|
Рок-энциклопедия
РУБРИКА "РОК-ПОРТРЕТ"
Интервью взял Дженн Уэннер, главный редактор «Роллинг Стоун»
- «Битлз» - это ты, Джон?
- Нет, я не «Битлз». Я это я. И Пол тоже не «Битлз», и Брайан Эпстайн никогда не был «Битлз». Дик Джеймс (музыкальный издатель «Битлз») тоже не «Битлз». «Битлз» - это «Битлз». Разделившись, «Битлз» исчезли. Еще до того как присоединиться к нам, Джордж был певцом в составе своей собственной группы. Никто не может сказать, что он - «Битлз». С какой стати? Каждый из нас играл свою собственную роль.
- Попробуем подойти к вопросу иначе. «Битлз» были очень модной темой, о них говорили и писали - да и сами «Битлз» любили поговорить о себе, о жизни, о музыке, любили. То есть было четыре части, которые составляли одно целое - «Битлз». И что же с этими частями стало?
- Они вспомнили, что когда-то были просто людьми. Видишь ли, мы тоже верим в миф о «Битлз». Хотя не уверен, что парни по-прежнему убеждены в его честности. Я - да. В конце концов мы были обыкновенными мальчишками... Познакомившись с Полом, я просто спросил его: «Хочешь играть в моей группе?» Потом пришел Джордж, потом Ринго. Мы были просто группой, которой удалось прославиться, вот и все. Свою лучшую пластинку мы так и не записали.
- Почему?
- Потому что мы были исполнителями - неважно, что по этому поводу говорит Мик (Джеггер),- развлекавшими Ливерпуль, Гамбург и всевозможные танцевальные залы в иных точках глобуса. Мы были динамо-машиной, которая вырабатывала фантастический рок, честный, прямой, искренний рок - нас называли гордостью Британии, но то, что происходило в Британии, нас совершенно не интересовало. Потом мы прославились, но слава не изменила нас. Мы такие же, как и в самом начале.
Брайан нарядил нас в костюмчики, и все такое, а мы, черт побери, летели в гору. Думаешь, без костюмчиков «Битлз» были бы не «Битлз»? Черта с два! Тошно то, что мы продались. Музыка сдохла еще до того, как мы отправились в свое первое турне. Мы себя ощущали полным дерьмом - вместо часа или двух на сцене нам пришлось сократить программу до двадцати минут... одни и те же двадцать минут каждый вечер... каждый вечер. Это же можно рехнуться!
Как музыканты, мы были покойниками с самого начала. Поэтому мы не сумели вырасти музыкально: чтобы пробиться наверх, нам пришлось совершить музыкальное самоубийство. «Битлз» были очень плохими музыкантами. На том, и с тем, мы и кончились.
- Я бы очень хотел поговорить с тобой о Поле. Знаю, что ты был на его концерте в Сан-Франциско, слышал, как его группа играет «Let It Be»... Было очень паскудно?
- Неверное слово. Было просто очень грустно. Пол сделал режиссуру под Пола. Нельзя думать только о себе прекрасном, рядом с тобой тоже живые люди. Это одна из причин распада «Битлз». Мне трудно говорить с Джорджем, но я, черт возьми, убежден, что он чувствует то же самое: мы оба были сейшнменами Пола.
Все началось после смерти Брайана. Если сравнивать с кино, то можно сказать, что камера сосредоточилась исключительно на Поле, остальные просто не существовали. Во всяком случае, таковы мои ощущения.
- С какого момента надо вести отсчет начала распада «Битлз»?
- Со смерти Брайана. Пол решил, что управлять группой должен он, и повел нас куда-то. Куда, мать его? Мы ходили по одному и тому же кругу! - и распались в действительности именно тогда. Дезинтеграция, мать ее, вот как это называется.
- Когда ты впервые понял, что «Битлз» обречены? Когда появилась эта мысль?
- Вот уж не помню. Я жил собственной болью. Все остальное меня не сильно занимало. У каждого своя работа, я делал свою.
- Смерть Брайана была для тебя потрясением?
- Естественно, как смерть любого близкого человека. И, знаешь, такая гаденькая мысль: слава Богу, не я, ура, ура, не я! Черт его знает, но когда умирает родственник, у меня почему-то эта мысль первая. Не я, и отлично. Интересно, но такая реакция у очень многих моих знакомых. И еще: «Какого черта? И что мне теперь прикажете делать?»
Сразу же стало понятно, что у нас чудовищные проблемы. Знаешь, я никогда не заблуждался на наш счет: мы умеем играть музыку, вот и все. А это довольно страшное признание, слесарь из меня при всем желании не получится, кошмар! В общем, допрыгались, так я тогда думал.
- А когда рухнул великий тандем Леннон - Маккартни?
- Рухнул... Не знаю, году в 1962-м, наверное, не знаю... Дай пластинки, тогда я точно скажу, кто написал эту строчку, кто придумал аккорд. Иногда мы действительно писали вместе. Все лучшие вещи «Битлз» - отбрасывая ранний период, типа «I Want to Hold Your Hand»,- были написаны по отдельности, всегда по отдельности. «One After 909» (на «Let it be») я написал лет в семнадцать... Или в восемнадцать. Мы всегда писали по отдельности, но иногда работали вместе, потому что нам нравился процесс и потому, что можно было просто повеселиться: начинали с одной песенки, а заканчивали двойным альбомом, часа за два, это же кайф! Но прежде всего работа.
- Как бы ты описал реакцию Пола, Джорджа и Ринго на Йоко?
- Одна и та же. Пол много распинался по этому поводу в прессе - раз сто он повторил, что вначале возненавидел Йоко, а потом полюбил. Мне, в общем-то, плевать. Я живу Йоко и для Йоко. И какого черта она должна жрать дерьмо, которое лезет из этих парней? В фильме «Ье1 И Ве» она, видите ли, очень плохо выглядит! А наши красавцы неотразимы! Мой любимый мальчик Пол с нечесанной бородой, в которой застряли пивные пробки, хорош как никогда! Тьфу, идиоты, мальчишки! Джордж, старый идиот, нагрубил ей в конторе «Эппл» - «я честный человек и говорю, все что думаю, прямо в лицо»! Плевать, что ты там думаешь! Побереги такие мыслишки для внуков. Боб Дилан, мать его, туда же... Да, пошли они все. А, между прочим, ни одному из них я до сих пор не съездил по морде... Сам не знаю, почему. Заслужили.
Ринго приличный человек, но эти два... Достали. Никогда не прощу им Йоко. Мыслители, мать их! Харе Кришна, Бог... «Я теперь совсем другой»,- орет Пол. Идиот. Но другой. Не прощу... Но никуда не денешься, я по-прежнему люблю этих ослов. Хочется вначале дать в рыло, а потом расцеловать. Люблю я их, гадов.
- А как тебе сегодняшние «The Rolling Stones»?
- По-моему, тут больше истерики. Лично я очень люблю «Honky Tonk Women», это их лучшая вещь, но когда Мик начинает косить под педика, мне это не нравится: во-первых, никто не верит, но не дай Бог... Знаю, проходил: таким, как мы, шутить нельзя. Толпа глупа. Это не я, это Клемансо. Мик неплохо зарекомендовал себя в кино, мне нравятся его фильмы. Но все же он в первую очередь понтярщик. Как и я.
- Ты с ним общаешься?
- Очень редко. Последний раз мы напились в компании Аллена (Клайна, менеджера «Битлз» перед распадом группы). Мик, по-моему, изменился... Или виски было слишком много... Я очень люблю Мика и «Rolling Stones», но говорить гадости про «Битлз» не позволю никому... А он, как надерется, за языком не следит. «Rolling Stones» великая группа, но даже их начальнику я не позволю похабить «Битлз». Есть одно место, куда надо засунуть язык. И Мику тоже. Неплохо было бы взять листок в клетку и через пару месяцев после выхода наших альбомов сравнить, что пишут в прессе. Всякий раз, мать его, «Rolling Stones» повторяли ходы и феньки «Битлз», они просто имитировали нас! Скажи ему, или один из твоих парней пусть скажет! Это ужасно, но пусть они знают. С кем тягаться вздумали, с «Битлз»! Щенки. Помнишь их альбом «Their Satanic Majesties Request»? Помнишь «We Love You»? Так вот, мы написали дерьмовую «All You Need Is Love», а они передрали ее, не удосужившись избавиться от нашего дерьма! Большей чуши я не слышал.
Бредни по поводу того, что «Rolling Stones» были революционерами в музыке, а «Битлз» - нет, я категорически отвергаю. Если «Rolling Stones» ими были, то и «Битлз» тоже. Но никогда «Rolling Stones» не были группой высшего класса, класса «Битлз». В общем, я ничего не говорил. Мне нравится их музыка, я люблю их прифанкованность, их стиль не противен. Они имитировали нас, мы распались, им больше некого имитировать, они успокоились, и я люблю их, правда.
Безусловно, Мик переживает, его группе никогда не доплевать до «Битлз», по сравнению с нами он жалкая дешевка. Плюс паренек стареет. Я бы не заострял внимания на старческом маразме, но Мик до сих пор борется с «Битлз». «Битлз» распались сто лет назад, парень! Хватит все мерить по «Битлз»! Нас больше нет. А те, кто хотят делать деньги на идее мира - Мик, например, - люди из другой обоймы. «Битлз» никогда не спекулировали на этой теме.
- Ты считаешь себя гением?
- Конечно. Если есть такое понятие, как гений, то я, безусловно, он самый.
- А когда ты понял, что твои работы гениальны?
- Люди вроде меня начинают понимать свою исключительность очень рано, лет в восемь, может, в десять... Я всегда недоумевал: «Почему никто не обращает на меня внимания!» В школе учителя понятия не имели, что я талантливее всех! Значит, учителя идиоты? Единственное, что у них было для меня, информация, которая непригодна даже для олигофрена!
Школа едва не убила меня. Помню, я орал на тетушку: «Ты выкинула мои стихи в помойку, - вот стану знаменитым, пожалеешь!» А она продолжала расправляться с моими каракулями. Короче, когда я был мальчишкой, тетка не видела во мне гения и обращалась со мной соответственно, как с идиотом.
Я же все понимал уже тогда. Почему, почему, мать их, меня не сдадут в художественную школу? Почему со мной никто не занимается? Почему им хочется, чтобы я стал таким же бараном-ковбоем, как все остальные? Я же не такой, как они, я никогда не был таким, как они. Неужели никто этого не видит?
Некоторые учителя обращали на меня внимание, поощряли во мне пыл и дар Божий - мои рисунки, оказывается, не такие уж и бездарные, мои стихи - в них что-то есть... было. Эти люди не мешали мне самовыражаться. Более того, они хотели, чтобы я самовыражался. Но, черт возьми, даже они видели во мне только будущего дантиста или слесаря! А потом наши фэны... И критики. «Будь Энгельбертом Хампердинком, будь «битлом», будь, мать его, Полом Маккартни!» Во мне не видели меня, Маккартни - всегда. Но я же Леннон, ЛЕННОН! И никогда мне не быть Маккартни.
- А когда ты первый раз попробовал ЛСД?
- Мы поперлись на вечеринку к приятелю Джорджа. Кстати, он был дантистом... С женами, друзьями... Вот он и выдал каждому по пилюле, не сказав, что это такое. Зубной врач Джорджа - у Харрисона всегда было погано с зубами... В общем, подмешал он нам это все в кофе.
- И какие были ощущения?
- Не мог отойти месяца два. Думаешь, раз и все? Черта с два! Водички утром попил и снова «уехал». И так почти два месяца. А второй раз ЛСД нагрянул в Лос-Анджелесе. В доме Дорис Дэй, она устраивала какой-то прием, по-моему, в нашу честь. Во, какие люди нами не брезговали... В общем, было нас вроде трое - я, Джордж и Ринго. Маменькин сынок записал. Еще был Нейл Эспинолл и пара ребят из «The Byrds», кто-то Стиллз, кто-то Нэш... Не помню. Да, еще был Кросби, точно! И Макгуин... Кто у них пел? Вот он тоже был.
Потом приперся Питер Фонда. Он все время приговаривал: «Я знаю, что такое быть мертвым». (Позже эту фразу Леннон обыграл в альбоме «Revolver», 1966 год) Грустная приговорка, вроде «когда я был малыш»... А вообще от этого дела лезут какие-то нереализованные детские воспоминания.
- Значит, знакомство с ЛСД датировано 1964 годом. И как долго ты им увлекался?
- Долго. «Путешествовал» раз... тысячу.
- Действительно тысячу, или несколько сот раз?
- Тысячу. Бывали месяцы, когда я ничего не ел, кроме лсд.
- Другие «битлы» не сидели так крепко в ЛСД?
- Джордж сидел. У него это началось в Лос-Анджелесе. Пол к нам не присоединился, испугался. Увидел эффект: вроде бы мы есть, но не здесь, не с ним, далеко. На самом деле он все время был у нас на глазах, мы не теряли его... Есть было невозможно, не лезла пища в глотку. Мы, как идиоты, разбрасывали еду по полу, слуги смотрели на нас во все глаза: «Битлз», оказывается, еще большие идиоты, чем пишут! А потом и Пол к нам присоединился.
Джордж очень крепко сел на «колеса». Честно говоря, по-моему, больше всех из «Битлз» пострадали мы с Харрисоном. Ринго честно пил горькую. Самым стабильным оказался Пол.
- Может, прямолинейным?
- Я не говорил этого. Стабильным, вот мое слово. Пол был стабильным. Про прямолинейность я ничего не знаю. Удар ЛСД для него был бы нокаутом. И для Ринго тоже. Они пробовали, но, наверное, потом пожалели.
- А неудачные «поездки» были?
- Сотни. Тысячи. Я и «завязал», потому что понял: еще один «бэд дрим», и я этого не переживу. Очень страшно.
- То есть ты попросту испугался?
- Наверное. Одним словом, я вышел из ЛСД, но потом снова вошел... Это было еще до знакомства с Иоко. Мое возвращение к ЛСД. Это было как бы послание свыше... Что я должен уничтожить свое эго. Чем и занимался. Успешно. На самом деле таким образом я пытался выбраться из учения Махариши (Махариши - индийский йог, с которым «Битлз» медитировали после смерти Эпстайна). За пару лет, постепенно, я убил в себе личность. Леннон перестал быть Ленноном. Я уже не верил, что способен на что-то в искусстве. Превратился в ничто. В кусок дерьма. А потом Дерек (Тейлор, председатель совета директоров фирмы «Эппл») снова накачал меня ЛСД у себя дома. Мы целую ночь слушали альбомы «Битлз», и он орал как ненормальный, что мои слова гениальны, что я все делаю правильно, а раз так, какого черта бояться наркотиков. Убеждал, в общем.
Через неделю я притащился к Дереку с Йоко - мы снова отправились в «путешествие», и Йоко убедила меня, что я - это я и не надо паниковать. Тогда-то во мне и проснулось желание сразиться за себя, меня уже все списали со всех счетов. Я снова бросился к журналистам, снова стал паясничать,- заявил о себе: Леннон жив, мать вашу! Я был готов к великой битве, я мог все! Пошли все к... матери, я Джон Леннон, я еще не на пенсии, я делаю то, что я хочу, и хочу то, чего хочет Бог! Вот моя жизненная позиция.
- Вернемся немного назад - где-то между альбомами «Help!» и «A Hard Day's Night» ты начал принимать наркотики, и большинство твоих песен так или иначе оказались наркопеснями...
- «A Hard Day's Night» был полностью написан на пилюлях. Причем на очень «крутых» пилюлях, рядом с ними марихуана покажется папиросками для бойскаутов. И, вообще, я начал увлекаться всякой гадостью лет так в пятнадцать... нет, в семнадцать, когда стал музыкантом. Единственным способом выжить в Гамбурге - мы играли каждый вечер по восемь часов,- были таблетки. И приносили их девочки-официантки, таблетки и выпивку. А пить я начал еще в школе! Уже в школе я был, мать ее, алкоголиком! Во время записи «Help!» мы начали пробовать сигаретки с марихуаной. Было так здорово, что мы даже перестали пить виски и русскую водку. Для того чтобы выжить, необходимы наркотики, мне, во всяком случае. Другим тоже, но я жрал их больше всех - больше таблеток, больше «косячков»... Может, я просто более сумасшедший.
- Как ЛСД повлиял на твою музыку? И повлиял ли?
- Еще одно зеркало. Чудом я бы это не назвал. Это очень визуальная вещь, и еще терапия - каждый раз видишь себя со стороны. Примерно так, я не помню. Но музыку эта штука не пишет. Музыку пишу я, потом, после этого всего, но я, только я, Джон Леннон. Неважно, чего я наглотался, «кислотки» или воды, но музыку пишу я.
- Ты сильный?
- Нет, я слабый. Я полностью завишу от Йоко... Мужчина не может быть сильным. Сила - это признак женского начала. И я рад, что слаб. В этом я честен. Моя жена изначально видит во мне мою ущербность, ущербность по половому признаку. Мужчина, значит, слабак, это честно. Я не виноват, что у меня нет пышной груди, я бы не отказался. Грудь -это женщина. Глупый, ежащийся на диване с похмелья - это мужчина. Таков расклад природы, нам его не переделать. Всегда жена будет поить своего идиота бульоном. А он петь ей свои глупые песни. Закон природы.
- Насколько я знаю, ты пробовал и героин?
- Очень забавная штука. Но, я никогда не кололся. Нюхал - да, было. И не только я, даже маменькин сынок, когда у нас были проблемы с творчеством, когда было больно, по-настоящему больно. Со всех сторон в «Битлз» летели куски дерьма, во всех «битлз», но прежде всего в Йоко. Мы стали принимать героин только потому, что «Битлз» сделались невыносимы, все вдруг стали врагами. Но мы не злоупотребляли.
- В Торонто ты заявил, что рок нуждается в возрождении, ты сказал, что голос поклонения был мычанием немого?
- Меня не стали слушать. Мне стыдно, это в духе Боба Дилана, ему можно нести подобные глупости.
- Ты по-прежнему не нервничаешь перед концертами?
- Всегда нервничаю, но это издержки профессии, публика не должна знать, что Джон Леннон намочил штанишки перед концертом,- ее, публики, это не касается, она должна рукоплескать, это ее профессия. Хотя мне надоели концерты, похоже, я разлюбил людей, и мне больше не хочется играть для них.
- А какую музыку Джон Леннон предпочитает как слушатель?
- Майлза Дэвиса... Рядом с ним все мы жалкие ублюдки. Люблю рок-н-ролл - Дэвис отдельно, рок-н-ролл отдельно, их и люблю.
- А почему рок-н-ролл?
- Потому что это единственная музыка, вдохновляющая меня писать мою музыку. Музыка максимальной концептуальности. Забудьте о всяких группах, забудьте «Битлз», Боба Дилана, «Rolling Stones» - выше старика Хукера природа ничего не изобрела. Рок-н-ролл в блюзе, блюз в рок-н-ролле - вершина пирамиды. И не надо говорить, что эту кашу мы уже ели. Может, и ели, только руками, а старик Хукер принес ложку. Может, будем людьми? Для разнообразия. Скоты уже надоели. А может, любовь к рок-н-роллу, это стариковское: после тридцати уже приемлемо любить классику. И немного - по вечерам, раз в месяц, «Битлз»?
- Есть ли будущее у рок-н-ролла? И какое?
- Все зависит от нас. Если мы захотим сделать из него разновидность какого-то интеллектуального дерьма, что ж, все в наших руках, значит, создадим дерьмо в стиле рок-н-ролл. Если же нам нужен настоящий рок-н-ролл, то опять-таки все зависит только лишь от нас - для этого достаточно прекратить всякие разговоры о революционаризме, авангардизме, - в общем, завяжем с истерикой и прекратим рок-н-ролл меритьпо длине волос. Когда мы это все выбросим, то в остатке получим чистый рок-н-ролл. И надо еще убрать обнаглевших критиков, потому что некоторые из них уверены, что рок-н-ролл - это они сами. Это нелегко, конечно же, но нам надо этот Рубикон перейти. Для этого достаточно подстричься, всего-то навсего. Надо хорошенько оглянуться и посмотреть, кто действительно пишет музыку, а кто нам вешает лапшу на уши, кто человек, а кто - обыкновенный делальщик дерьма. В общем, рок-н-ролл будет таким, каким мы захотим.
- Почему эта музыка так много значит для людей, как ты думаешь?
- Потому что лучшие произведения рока ужасно примитивны, а примитивизм, по-моему, означает отсутствие дерьма. Рок-н-ролл стучится прямо тебе в сердце, ко мне в душу, он как весна в пятнадцать лет: помнишь, эти запахи и ароматы? Рок-н-ролл - это вечная весна, это вечно пятнадцать лет. Таким он должен быть... Может, он и испортился, наш любимый рок-н-ролл, может,- он был единственной реальностью тогда, когда все остальное было нереально, он был тем самым ДОБРОМ, которому в старых сказках противопоставляли зло, он был реальностью, которая лезла в тебя вопреки всему остальному, что тогда почиталось реальностью. Джон Кеннеди мертв, мертвее не бывает, но плевать я хотел на тезку, а вот умершая Мэрилин меня угнетает куда больше: политики приходят и уходят, а такие люди бывают раз... в жизни. И неважно, что я говорю о Мэрилин... в этом нет ничего сексуального. В конечном итоге рок-н-ролл хорош тем, что в нем ты узнаешь себя, а это значит, рок-н-ролл - искусство. Читатели, слушатели, зрители, мать их,- они первые и главные ценители искусства. О’кей. Если это реальность, в ней заложена простота, а если это простота, значит, это истинно. Высшая истина в простоте. Что-то в этом роде.
- Ты еще и гитарист - как высоко ты себя ценишь как гитариста?
- Сразу и не скажешь. Все зависит от того, в какой лиге ты играешь. Наверное, не самый поганый, хотя технически я - ничтожество. Заставить инструмент реветь, выть - могу. На самом деле я очень стесняюсь своей манеры, техника - неуместное слово. Я так и не вырос как гитарист, но моя гитара умеет разговаривать.
Есть пара парней... Ричи Хэйвенс... или Ричи Вейленс... Ну, неважно, один из них играл очень странным боем - я говорю сейчас о ритм-гитаре. Я? Я был ритм-гитаристом, - может, играл я плохо, но вокруг меня играла группа, я заставлял ее играть. Это очень важная профессия, ритм-гитарист.
- А как ты оценишь Джорджа?
- Выше среднего уровня. Но я играю лучше, честно. Как я уже говорил, моя гитара умеет разговаривать, Джорджу еще надо учиться.
Как-то раз один из этих Ричи сыграл на своем концерте нашу «Strawberry Fields Forever»! Это был фанк в чистом виде - парень жал один и тот же аккорд, но варьировал его в тональности,- очень здорово, мне понравилось. Что-то джазовое получилось из ничего. У нас есть одна вещь, на которой можно было бы сделать джаз, это «From Me To You».
Как гитарист я не состоялся, первым человеком, который честно сказал мне об этом, была Йоко. Все предельно просто, кто-то во мне говорит: «Все о'кей, ты умеешь играть», но тот, другой, сомневается: «Если ты не чувствуешь в себе Би Би Кинга, не берись за гитару». Второй прав. Но, в конце концов, я музыкант, и если мне сегодня вручат саксофон, послезавтра я буду давать уроки игры на нем, потому что я музыкант, это моя работа.
- Ты говорил, что любишь Лондон - представляешь себя в этом городе?
- Я хотел бы раствориться в нем... нет, слиться с Лондоном. Нью-Йорк утомляет меня. Нет, я люблю его, но он очень навязчивый. Монстр, который очаровывает и сжирает живьем. Это Нью-Йорк.
- А планы на будущее?
- Их нет. Как можно загадывать даже на пару часов вперед? Ты что будешь делать через пять минут?
- Поеду домой.
- А вот и нет! Мы будем с тобой пить два дня! Знал ты об этом утром? Скорректировал свои планы? Нет. А ты хочешь, чтобы я расписал тебе следующий год... А пить будем.
- Хорошо... А себя в возрасте 64 лет ты можешь представить?
- Нет, не доживу. Надеюсь кончить дни свои где-нибудь в Ирландии - два дряхлых «крейзи», я и Йоко, по нам местные чокнутые будут сверять свои внутренние часы.
Перевод Сергея Кастальского
Все пояснения в скобках - от переводчика.
|
