Роман Акунина заинтересовывает читателя с самых первых страниц. Главный герой романа – Эраст Петрович Фандорин обаятельный письмоводитель полицейского управления, попадает в весьма сомнительное и захватывающие приключение. Все закручивается с самоубийства одного молодого франта по средствам русской рулетки. Эраст видит в этом тайну и «закапывается» по самую маковку. Расследование выводит его на таинственную организацию Азазель, с широкой сетью шпионов по всему миру, целью, которой является переустройства мира. И всю эту сеть организовала на первый взгляд старушка-божий одуванчик леди Эстер. Эраст раскрывает сей обширный заговор, но прощальный подарок Азазеля навсегда лишает его возлюбленной. Так печально заканчивается первый роман о талантливом сыщике Эрасте Фандорине.
Что касается главного героя, его образ написан очень живым ярким литературным языком, вообще весь роман написан очень приятным и живописным языком – читаешь одно удовольствие. Иногда кажется, что к своим гениальным заключениям Эраст приходит совершенно случайно, словно озарение. Его суждения выглядят наивными и идеалистическими, но жизнь оттачивает и шлифует и его характер, и его отношение к жизни и мировоззрение. Приключения и неприятности так и преследуют Эраста по пятам, он постоянно встревает в неоднозначные ситуации, его привлекают тайны и секреты, хотя не всегда это выливается во что то хорошее.
Итак, любителям остросюжетного детектива, рекомендую. Язык повествования крайне приятный, сюжет захватывающий и быстроразвивающийся, герои обаятельны и харизматичны.
Глава первая, в которой описывается некая циничная выходка
В понедельник 13 мая 1876 года в третьем часу пополудни, в день по-весеннему свежий и по-летнему теплый, в Александровском саду, на глазах у многочисленных свидетелей, случилось безобразное, ни в какие рамки не укладывающееся происшествие.
По аллеям, среди цветущих кустов сирени и пылающих алыми тюльпанами клумб прогуливалась нарядная публика – дамы под кружевными (чтоб избежать веснушек) зонтиками, бонны с детьми в матросских костюмчиках, скучающего вида молодые люди в модных шевиотовых сюртуках либо в коротких на английский манер пиджаках. Ничто не предвещало неприятностей, в воздухе, наполненном ароматами зрелой, уверенной весны, разливались ленивое довольство и отрадная скука. Солнце припекало не на шутку, и скамейки, что оказались в тени, все были заняты.
На одной из них, расположенной неподалеку от Грота и обращенной к решетке, за которой начиналась Неглинная улица и виднелась желтая стена Манежа, сидели две дамы. Одна, совсем юная (пожалуй, что и не дама вовсе, а барышня) читала книжку в сафьяновом переплете, то и дело с рассеянным любопытством поглядывая по сторонам. Вторая, гораздо старше, в добротном темно-синем шерстяном платье и практичных ботиках на шнуровке, сосредоточенно вязала нечто ядовито-розовое, мерно перебирая спицами. При этом она успевала вертеть головой то вправо, то влево, и ее быстрый взгляд был до того цепким, что, верно, от него никак не могло ускользнуть что-нибудь хоть сколько-то примечательное.
На молодого человека в узких клетчатых панталонах, сюртуке, небрежно расстегнутом над белым жилетом, и круглой швейцарской шляпе дама обратила внимание сразу – уж больно странно шел он по аллее: то остановится, высматривая кого-то среди гуляющих, то порывисто сделает несколько шагов, то снова застынет. Внезапно неуравновешенный субъект взглянул на наших дам и, словно приняв некое решение, направился к ним широкими шагами. Остановился перед скамейкой и, обращаясь к юной барышне, воскликнул шутовским фальцетом:
– Сударыня! Говорил ли вам кто-нибудь прежде, что вы невыносимо прекрасны?
Барышня, которая и в самом деле была чудо как хороша, уставилась на наглеца, чуть приоткрыв от испуга земляничные губки. Даже ее зрелая спутница, и та опешила от столь неслыханной развязности.
– Я сражен с первого взгляда! – фиглярствовал неизвестный, вполне, впрочем, презентабельной наружности молодой человек (модно подстриженные виски, высокий бледный лоб, возбужденно горящие карие глаза). – Позвольте же запечатлеть на вашем невинном челе еще более невинный, совершенно братский поцелуй!
– Зударь, да вы зовсем пьяный! – опомнилась дама с вязанием, причем оказалось, что говорит она с характерным немецким акцентом.
– Я пьян исключительно от любви, – уверил ее наглец и тем же неестественным, с подвыванием голосом потребовал. – Один-единственный поцелуй, иначе я немедленно наложу на себя руки!
Барышня вжалась в спинку скамейки, обернув личико к своей защитнице. Та же, невзирая на всю тревожность ситуации, проявила полное присутствие духа:
– Немедленно убирайтесь фон! Вы зумасшедший! – повысила она голос и выставила вперед вязанье с воинственно торчащими спицами. – Я зову городовой!
И тут случилось нечто уж совершенно дикое...
|
