|
События, изображенные в этой повести, относятся к XIX веку. Выходец из уральских крепостных, Павел Обухов, наделенный пытливым умом и природным талантом, в силу случайных обстоятельств был принят в институт корпуса горных инженеров и закончил его с золотой медалью.
Беззаветно преданный родине, П.Обухов решил освободить ее от огромных затрат на покупку немецкой и английской стали. Экспериментируя в свободное время, по ночам, он выплавил с помощью рабочих сверхпрочную литую сталь для пушечных стволов.
Писатель рассказывает о встречах и неравной борьбе Обухова с Альфредом Круппом, правителями Урала, царскими чиновниками, капиталистом Путиловым. Революционные события 1848 года, свидетелем которых был П.Обухов в Париже, сыграли известную роль в формировании взглядов молодого инженера.
П.Обухов умер в ночь на 1 января 1869 года, узнав из последнего письма своего друга Родкевича, что строящемуся сталепушечному заводу в Петербурге решено присвоить имя Обухова.
Глава 1.
ГОСТЬ ИЗ ПЕТЕРБУРГА
Стр. 5
В доме управителя Серебрянского завода третий день царила суматоха. Никто не ожидал, что на долю Матвея Федоровича Обухова выпадет этакое счастье. Расскажи кому-нибудь – не поверит. Как снег на голову свалилось предписание начальника уральских заводов доставить в Екатеринбург к первому июля сына горного инженера Обухова – Павла – для следования с детским караваном в Санкт-Петербург на предмет определения его в институт корпуса горных инженеров, как казенно-коштного пансионера.
Мать Павлика, преждевременно состарившаяся от забот женщина, безмолвно сновала из кухни в комнатенки и обратно, пекла на дорогу коржи и пироги. За все три дня она только раз упрекнула мужа:
- У тебя один сынок, и с тем без жалости расстаешься. Жил бы он с нами, ты бы обучил его ремеслу. Ведь никто из нашей родни не покидал Урала и не искал счастья на стороне.
Матвей Федорович отличался строгим нравом, но грубостей жене никогда не говорил, рукоприкладства не позволял. По-видимому, Аграфена Никаноровна позабыла, что его отец и дед были крепостными, попросту говоря невольниками, которых управитель мог оштрафовать и приказать высечь. И не то чтобы втихомолку, а при всем народе заставить человека спустить портки и лечь голым животом на землю. Давно ли он сам стал смотрителем, а потом управителем? Зачем же его попрекать отсутствием жалости? При чем здесь жалость? И потому Матвей Федорович не сдержал себя и такое отгрохал, что услышь кто чужой – вовек сраму не оберешься.
- Где тебе понимать счастье Павлика? – уже взяв себя в руки, сказал он, не глядя на жену. – Разве я ему враг? Выйдет в люди, не будет по-собачьи жить.
Аграфена Никаноровна как шла под венец неграмотной, такой и осталась. И приданое ее, как в старину говорили, было ведро погано, сережки выбойчаты. Отец ее и дед были тоже крепостными. По рассказам отца, дед с малолетства был квелым, а когда его секли – он всю рубаху зубами изгрыз и к вечеру помер в тяжких муках. Где было ей, простоволосой девке Груне, обучаться грамоте? Спасибо, что приглянулась Матвею Обухову и ее сосватали за него.
Когда пришел час расставания с сыном, Аграфена Никаноровна прижала его к себе и заплакала. Плакала она тихо, беззвучно, тиская, словно слепая, большую голову Павлика. Если бы не обидные слова мужа – дала бы волю слезам. Матвею Федоровичу стало невмоготу смотреть на сцену прощания, он молча вышел на улицу и уселся в двухместную дышловую бричку с плетеным кузовом, которую подали к дому.
Уже сидя рядом с отцом, Павлик обернулся и махнул рукой матери, стоявшей у порога дома. Бричка покатилась по пыльной дороге. Фабрика, пруд, плотина остались позади, и с ними Аграфена Никаноровна, которая осеняла мелкими крестами далекий и невидимый путь своего единственного сына.
Обухов с Павликом ехали вдоль Уральского хребта на юг правым берегом Чусовой. День стоял знойный. За Кановским заводом – тишина. Дорога шла по относительно ровному редколесью, а по сторонам тянулись небольшие пригорки. Постепенно возвышаясь, они сменились цепью высоких и скалистых гор, покрытых сплошным лесом. Потом пейзаж изменился – каменные глыбы, одетые в цветной лишайник, пытались спрятаться в землю; ивы и ели, березы и рябины казались кустарником, лишь одна ольха горделиво тянулась ветвями ввысь.
За пологими склонами выплыли невообразимые горные луга, покрытые сочной травой, в которой пестрели разноцветными огоньками желтые головки зверобоя, синие акониты и зонтичная черемица.
Вдали на лугу башкиры жарили барашков.
- Папаня, что за народ башкиры? – спросил Павлик. – Бают, что, кроме кобыльего молока, они ничего не пьют и нас сторонятся. Нашей ли они веры?
- Как же не сторониться, когда их согнали с родных земель, - ответил Матвей Федорович. – Долгая песня рассказывать, сынок.
Только спустя много лет Павлик узнал всю правду про башкир и пермяков, вогулов и черемисов, населявших Урал, про указы Ивана Грозного и Петра Великого, про Анику Строганова и Василия Татищева.
Урал!
Дивный, чудный, живописный! Золото и серебро, платина и железо! Жемчужина России! Алмаз России!
Как только не называли этот край! Тысячи людей стремились к нему, искали свое счастье и умирали, так и не найдя его. Ермак Тимофеевич поклонился Ивану Грозному не только «сибирской землицей», но до того и Уралом, приютившим русских вольных выходцев и беглецов.
Кто не останавливался на Урале перед чудом природы – горой Благодатью?
Глядя на скалы, невольно переносишься в глубину веков и думаешь о том, что по этим камням можно читать жестокую историю казней, экзекуций, розог и людских слез.
Распалась Золотая Орда. Одни башкиры платили дань царям казанским, другие – астраханским, а уральские – сибирским ханам.
Иван Грозный жаловал грамотой купца Анику Строганова на все места по реке Каме. За два года он разбогател и основал Пыскорский монастырь.
История сохранила пожелтевший лист указа Петра Великого на имя артиллерии капитана-поручика Василия Татищева: «Сего марта 9 дня (1720 года) по его царскому величеству именному указу велено: в Сибирской губернии на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные рудные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить, и для того тебе туда ехать с берг-майстером Блиэром, да с вами берг-шрейберу Ивану Патрушеву, да с Олонца штейгеру Гаврилу Штейнфельду и с ним двум человекам русским ученикам. Приехав к себе с берг-майстером и прочими в Кунгурский уезд и с совету с ними чинить и труд прилагать дабы рудные заводы в доброе состояние приведены были. Того ради иметь попечение, чтобы рудокопному делу от тамошних командиров помешательства и остановки ни в чем не было, но еще всякие вспоможения тем рудным заводам от оных чинилося».
Василий Никитич Татищев уехал на Урал. Ехал на лошадях по Сибирскому тракту. Знал, чего хочет: поставить казенные заводы на ту же высоту, что у мильонщика Демидова. На реке Исети, вблизи старого и неприглядного Уктусского завода, был заложен новый, а рядом – горная канцелярия или, как ее позже именовали, канцелярия горного начальства. Завод назвали Исетским. Письма из канцелярии, адресованные в град Петра и в белокаменную Москву, шли сначала в Тобольск, а оттуда раз а месяц через Верхотурье и Вятку в обе столицы. Это было хождение грешной души по мукам.
«Повернуть тракт на Исетское!» - приказал Татищев, и почтовое ведомство послушно выполнило приказ.
Обо всем заботился Василий Татищев: и о беспошлинном торге в заводе съестными припасами, и о дозволении принимать вольных мастеров и освобождении их от воинской повинности, и о перенесении в завод Ирбитской ярмарки.
Умного конкурента и неподкупного человека почуял в Татищеве Акинфий Демидов.
- Вы, батенька, ведайте, что государь император соизволил подарить уральский сундучок моему отцу и мне.
- Я вашего не трогаю, - ответил с достоинством Татищев, - но добра государева не позволю разбазаривать.
Демидов вскипел:
- Нам здесь вдвоем тесно будет, господин капитан-поручик.
- Кому тесно, то уступит и уйдет, - не остался в долгу Татищев.
Своенравный и деспотичный Демидов способен был еще резче ответить горному начальнику, но смолчал.
«Быть беде», - уверяли дальновидные люди, зная любовь и снисходительность Петра к Демидову.
И беда пришла. Чтобы потягаться с мильонщиком и выдвинуть против него конкурентов, Татищев обратился письменно к Петру с предложением открыть новые казенные рудники, а «для лучшего размножения и охоты других ко вступлению в оную компанию позволить горным начальникам участие иметь». При этом Татищев ссылался на опыт Саксонского государства, где были расположены знаменитые фрейбергские шахты и заводы.
Хитрый Акинфий Демидов тотчас отправил верных людей с доносом на Татищева к Петру, а когда прибыла докладная горного начальника, то Петр приказал: «Саксонский манир оставить». За спиной Петра действовали дельцы, получавшие от Демидова крупные взятки. Они-то и состряпали инструкцию на имя Татищева, в которой было сказано: «Хотя и казенным заводам многие слободы для работ приписаны, однако видно, что Демидов перед оными и четвертой части не имеет, а слышно, что наиболее он вольными работниками и гораздо дешевле все работы исправляет».
Блестящий администратор, придворный, дипломат, историк, знаток артиллерии и просветитель – таков был Василий Татищев, человек большого ума. Он управлял монетной конторой в Москве, ездил с дипломатическими поручениями в Швецию.
Татищева отстранили от должности. Временно его заменил берг-советник Михаэлис, а спустя год назначили генерал-майора Генина, который повез обратно на Урал Татищева своим помощником, отдал ему бразды правления, а сам через год возвратился в столицу.
С того времени Исетское переименовали в Катеринбург в честь жены Петра, а из канцелярии горного начальника было послано извещение в Тобольск: «Построенный завод в Угорской провинции при реке Исети, и при нем заводы с фабриками и мануфактуры назвали Катеринбургом… И ежели какие промемории (памятные записки – прим. ред.) надлежит вам выслать, то писать: в Катерин-бург, в Сибирский обербергамт».
Уктусский завод существовал и до Катеринбурга, а еще раньше не берегу Шарташского озера раскинулась раскольничья слобода, в которой поселились бунтовавшие в Москве стрельцы. При Татищеве потянулась на Урал обнищалая голытьба, которую одолели непосильные тяготы петровского времени. Шли потаенными дорогами, тропами из-под Москвы, Тулы, из Выгорецких обителей, с реки Керженца, люди старой веры, когда на них поднялся нижегородский епископ Питирим. Многие умерли, не дойдя до цели, а те, что дошли, создали своими руками славу Уралу, богатство России.
Татищев понимал, что без знатоков не поднять заводское дело. И вот с Тульского и Олонецкого заводов он выписал лучших мастеров, собрал пленных шведов, пригласил из Соликамска умельца горного дела Шенстрема. При Татищеве были построены: плотина через реку Исеть, госпиталь, школа для обучения мастеровых горному делу, укладная фабрика с десятью горнами и молотом, железнорезная фабрика, плющильная, проволочная, лудильная, якорная, меховая, пильная мельница, кузница.
Из Петербурга пришло неожиданное сообщение: Петр, спасая экипаж гибнущего судна в Финском заливе, простудился, тяжко заболел и умер. Потом умерла Екатерина I, за ней Петр II, царствовавший без году неделю. На престол взошла малообразованная Анна Иоанновна, но править Россией стал временщик Бирон. Это была эпоха жестокого угнетения русского народа, произвола и сыска.
В 1733 году в Екатеринбург приехал офицер русского флота, выходец из Дании, капитан Беринг. Татищев радушно принял неутомимого мореплавателя в своем доме, и тот был его гостем целые сутки. Вечером за кофием Беринг признался хозяину:
- Еду с радостью к океану… Ушел от нас великий государь, а в Петербурге небезопасно оставаться. Теперь над нами всегда висит меч.
- Бирон! – подсказал Татищев.
- Тсс! – Беринг прижал к мясистым губам указательный палец.
- У меня можешь не бояться, Иван Иванович. Гляди, чтобы твои люди тебя не продали.
- Чирикову я верю, а вот другой помощник, Шпанберг, вроде как слизняк.
Беринг уехал, а через несколько месяцев по доносу Шпанберга Бирон убрал Татищева. Из Саксонии был вызван некий барон Шемберг, и его-то Бирон назначил берг-директором. Шемберг первым делом продал Гороблагодатские заводы самому себе, приписал к ним дополнительно три тысячи крестьян, забрал казенную ссуду в пятьдесят тысяч рублей и прихватил шестьсот тысяч пудов казенного железа.
Пал Бирон – пал и Шемберг. Гороблагодатские заводы перешли в руки графа Шувалова. Юговские выхлопотал себе граф Чернышев, Ягошихинский и Мотовилихинский – граф Воронцов, а через несколько лет эти вельможи продали их за баснословные деньги ловким дельцам-толстосумам.
Шемберга сменил граф Мусин-Пушкин, того – полковник Бибиков, после пугачевщины приехал действительный статский советник Ярцев, через пять лет обер-берг-гауптман Герман, потом тайный советник Модерах. Чередовались горные начальники, крепостные умирали в рудниках, под розгами, на смену приходили их сыновья, а тех ждала та же участь.
Так шли годы, десятилетия.
И только иноземцам вольготно жилось на Урале. При главноуправляющем Златоустовскими заводами Гергарде Эверсмане из Германии выписали 117 мастеров, а с семьями – 550 человек. Казна построила для них уютные дома, обставила мебелью и отдала им в собственность. Даже суд состоял из пяти немцев и одного русского чиновника, которого назначал директор.
Это был уголок Германии, перенесенный в Уральские горы.
Немцы изготовляли пилы, гвозди, топоры, подковы, рессоры, весовые коромысла, кофейные мельницы, ножи. Мастер Оберкотте обязался готовить сталь лучшим способом и обучить своему искусству двенадцать русских мальчиков. Он изготовил литую сталь, но она оказалась хуже и дороже английской. За 1816 год он изготовил девять пудов такой стали. Администрация подсчитала и ахнула: по 170 рублей обошелся пуд!
Горный начальник Фурман сообщил департаменту в Петербург, что двести русских мастеров, знающих дело по изготовлению оружия, не уступают в этом искусстве немцам, а из оставшихся немцев только двадцать девять могут считаться мастерами, остальным же надо учиться. С мнением Фурмана не посчитались, ему даже не ответили.
Матвей Федорович с Павликом приехали в Екатеринбург под вечер и остановились в номерах на Уктусской улице. Утром, напившись чаю с пирогами, испеченными Аграфеной Никаноровной, Обухов поспешил в канцелярию горного начальника.
- Привезли сына? Поинтересовался правитель канцелярии.
- В номерах дожидается. Осмелюсь спросить, когда отходит караван?
- Завтра, в семь утра. Караванным назначен инженер Пимен Сергеевич Аверкиев. Повидайте его, обо всем поговорите, да не забудьте передать ему прогонные деньги… Я сейчас очень занят.
Матвей Федорович догадывался, чем занят правитель канцелярии. В тот год в городе восьмой месяц шла «зотовская свадьба». Екатеринбург гремел по всей России, как золотой город. Промышленники открыли богатые залежи золота и нажили миллионы. Один Воскресенский прииск дал шестьсот пудов. Самым богатым человеком был Рязанов, за ним шли Казанцев и Баландин. С Енисея, где знаменитый Тит Зотов нажил за десять лет тридцать миллионов, приехал его сын и женился на дочери Аники Рязанова.
«Лошадей вином моют, - говорили кучера, поджидавшие день и ночь своих хозяев у особняка Рязанова. – Они жить умеют».
В «золотой свадьбе» принимало участие горное начальство и многие инженеры. Лишь Аверкиев под всякими предлогами отклонялся от попоек. Пимен Сергеевич приходился дальним родственником начальнику генерал-лейтенанту Дитерихсу. Тот благоволил к Аверкиеву и по просьбе родителей, чьи дети должны были отправиться в Петербург, назначил его караванным, тем более что ему предстояло в столице уладить личные дела с разделом имущества после смерти отца.
Детский караван состоял из восьми мальчиков, самым молодым был Павлик Обухов. Его внешний вид никого не мог привлечь. Одет в холщовые штаны, грубые башмаки и изрядно поношенную куртку, перешитую из отцовского сюртука, на большой голове сидел картузишко с высоко поднятой тульей. Весь он казался нескладным, но в темных глазах горели огоньки, и по ним можно было безошибочно определить, что мальчик смышленый и умный.
Стоя на перекличке перед домом, в котором помещалась канцелярия горного начальства, Павлик не озирался, а пытливым взглядом оценивал каждого из своих спутников. Вон тот, что в широкой кремовой сорочке и серых штанах, похож на нетопыря, а рядом с ним лисичка, принявшая человеческий облик. И все неугомонные. Уж трижды Пимен Сергеевич просил ребят не шуметь, а им все нипочем. Тут и хорошего дружка не найдешь. То ли дело Вася Тюхтяев, Кеша Самохин, Валька Сотников. Никто из них не задавался, не скрытничал, но все признавали авторитет Павлика и знали: он сказал, значит, знает. И не потому, что он был выше ростом или отличался силой. Сила была вуме и способностях, которыми наделила его природа.
Прадед Павлика, Степан Обухов, работал крепостным в Воткинском заводе графа Петра Шувалова. По рассказу Федора, сына Степана Обухова, отца за какую-то провинность секли шпицрутенами солдаты батальона, находившегося в распоряжении управителя завода. Старик просил не срамить его перед народом, но управитель был неумолим. На сорок пятом ударе Степан испустил последний вздох, и его, заколотив в ящик, унесли на погост.
ГЛАВА 2. МУЖИЦКИЙ СЫН
ГЛАВА 3. КАЗЕННОКОШТНЫЙ ПАНСИОНЕР
ГЛАВА 4. В ГОРАХ УРАЛА
ГЛАВА 5. НА ЧУЖБИНЕ
ГЛАВА 6. ТРУДНЫЕ ГОДЫ
ГЛАВА 7. ПЕРВЫЕ РАДОСТИ
Обновлено:
25.06.2019 г. (29.6.2021)
|
