|
Глава 2.
МУЖИЦКИЙ СЫН
Стр. 27
В октябрьский день 1815 года покрытая черным лаком карета с откидным верхом покинула на рассвете Лейпциг и покатилась по шоссе в Дрезден. Сытые, темно-гнедые, с подпалинами на морде лошади резво бежали, и кучеру не приходилось дергать вожжами и размахивать кнутом. Сидевшие в карете два гвардейских гусара, сбросив с плеч шинели с длинными, до талии, пелеринами – смотрели по сторонам, пытаясь вспомнить места боев. На каждом гусаре красовался застегнутый на груди костыльком новый малиновый ментик с галунной обшивкой. В обтянутых дорогим сукном киверах гусары казались высокими.
- Вон там, Платон Ипполитович, стоял тринадцатый полк полковника Красовского, - показывая рукой на двухэтажный домик с красной черепицей, оживленно заговорил капитан с холеным лицом, тщательно выбритым лейпцигским брадобреем на постоялом дворе «Белый олень», - вон именно оттуда Красовский бросился с егерями на штурм Гриммаских ворот и зашел в тыл французам, защищавшим другие городские ворота. Что ни говори, мой друг, но это была достопамятная атака. Я готов был расцеловать полковника за его беспримерную удаль. Сам Денис Давыдов преподнес ему ящик рейнского вина со стихотворным адресом.
Платон Ипполитович Сухановский, с щегольскими усиками, спускавшимися до уголков губ, и слегка курчавившимися бачками, молча качал головой, соглашаясь со своим собеседником Николаем Николаевичем Родкевичем, адъютантом генерала Маркова. На груди у Родкевича среди множества крестов и медалей, полученных за кампанию 1812 года и поход в Европу, выделялась анненская кавалерия. Быть может, потому, что Платону Ипполитовичу не досталась драгоценная Анна и он в душе завидовал своему однополчанину, быть может, потому, что жалел о своем отъезде из Парижа, но воспоминания Родкевича не вызывали в нем особого желания вести беседу.
Вдали показалась бурливая Фульда. Карета миновала мост, покатилась по узкой улице городка Гримма.
- Гони дальше, здесь мы не остановимся, - приказал Родкевич кучеру.
После смотра русским войскам в Вертю Родкевич добился разрешения у своего командира генерала Маркова выйти в отставку, но нужна была санкция главнокомандующего Барклая-де-Толли. Барклай знал лично Родкевича, высоко оценив его воинскую доблесть при Мормане. В этом бою сорокатысячная армия во главе с самим Наполеоном атаковала русский отряд. Марков потерял девять орудий и сто двадцать шесть лошадей. Барклай, выслушав рапорт о гибели целой роты, сказал: «Я знаю, как Родкевич потерял орудия. Пусть все пушки так доставались бы неприятелю. Не унывай, генерал! Поезжай за Рейн в резерв и сформируй новую роту». – «Прошу оставить меня в авангарде», - попросил Марков. «Что же ты будешь делать без пушек и лошадей?» - «С помощью Родкевича заберу у французов». – «Оставайся!» - согласился Барклай. Через десять дней Марков уже имел новую роту, с которой принял участие в битве при Бар-сюр-Об. В этом сражении французская кавалерия атаковала центр союзных войск, где на командном пункте находились Александр I и король Пруссии. Положение спас Марков. В критическую минуту боя, когда вражеская кавалерия готова была окружить двух коронованных особ, Марков, подчинив себе лейб-казаков императорского конвоя, отбил атаку. Впереди всех скакал Родкевич.
После боя Барклай вызвал к себе капитана и, увидев на груди Владимира всех степеней и Анну, спросил:
- Чем же тебя еще наградить?
- Осмелюсь просить, ваше сиятельство, отпустите меня домой.
Барклай сморщился, но все же махнул рукой, что, по толкованию штабных офицеров, означало, дескать, сделаю, голубчик, и ответил: «После взятия Парижа».
Так оно и случилось. Приобретя у парижского каретника двухместную карету, Родкевич отправился в Россию, любезно согласившись предоставить место капитану Сухановскому, направлявшемуся в Петербург. Кучером Родкевич выбрал солдата Григория Малашкина, которого решил оставить конюхом в своем имении.
ГЛАВА 3.
КАЗЕННОКОШТНЫЙ ПАНСИОНЕР
Обновлено:
25.06.2019 г.
|
