|
Вечер в тереме царя Алексея
Очерк датирован 1856 г.
Стр. 31
Прошло тридцать лет. Новые времена были не за горами. Носились странные слухи.
Молва передавала вести о потешных теремах в Кремле и в селе Коломенском. Иноземцы отписывали на родину о присылке к московскому двору новых заморских игрушек «клавикортов», «охтавок» и «часов с курантами», и выхваляли щедрость и общедоступность царя. Гонцы боярина Матвеева чаще сновали от государственных теремов к посольскому приказу и обратно. Боярин, в тишине своих палат, изыскивал способы к отпечатанию разумных книжек: «Космографий», «Риторики», «Фундаментов» или «Максимов фортификации». А в теремном саду, где над деревьями, от птиц, были раскинуты медные сетки и в шелковых гдетках висели любимые царские птицы, перепёлки, его же хлопотами были устроены размалеванные деревянные горы. С них, по праздникам, на повозочках катались царевны, сокровенные еще от посторонних взоров. В другом углу сада устраивались веселая потешная площадка и пруд для младшего из царевичей, четырехлетнего младенца Петра, также стараниями боярина Матвеева, и старшего брата царевича, расслабленного Федора. На площадке устанавливались деревянные пушки, на резных лафетах, а на пруд спускались маленький катер и шлюб.
Что ни вечер, с недавней поры, в низенькой комнате посольского приказа усаживался на залавок толстый дьяк и с посольским толмачом считывал какие-то бумаги. Перед дьяком, на столике, лежали разбросанные свертки и листы ведомостей, гамбургских, гарлемских, венецейских, кёнигсбергских и амстердамских, получавшихся в Москве с той поры, как голландец Фан-Сведен устроил сюда, от немецкой границы, постоянную почту, через Новгород и Псков. Понюхивая из-под полы запретное зелье, табачек, дьяк занимался любопытным делом: он поверял переводимые ежедневно, на сон грядущий царю, зело предивные выписки из курантов о заморских делах и слухах. В комнате слышалось: «о Кесарской же земле из Амстердама паки пишут, что Кесарская земля тебе, Государь, и всему твоему царству самое неверное соседство, и дружба вельми коварственная. А и где же то верность, коли от франкского короля тайно в инде чужие войска затягает и свои дает, и с турком водится, и бусурману, и султану кланяется, и всей Московии искони неверность и гибель сулит. И, аки рыба левиафан глаголемая, своих ближних поедает»…
Куранты занимали царя. Но, будучи вещью хорошею, почта в то же время пускалась и на лихие проделки. Немец Мерселис, содержатель ее и преемник Фан-Сведена, был торжественно уличен в том, что прежде лиц, к кому писались письма, распечатывал их и тайком вычитывал из них разные новости. Вышло множество ссор и пересудов.
Но ничто так не волновало умов, как недавно возникшие забавы царя в потешных теремах. Иные, побывавшие в чужих краях, или в соседней Польше, говорили, что это просто театр, где играет музыка и комедианты пляшут. Другие, посмелее, или из партии недовольных, утверждали, что царь, с приближенными и с боярином Матвеевым, переодевается в заморские платья, читает немецкие книжки и готовится поворотить Россию в бусурманы.
Опубликовано
9.3.2019 г.
|
