Глава 6.
Содрав с близнецов подписку о неразглашении и пообещав заплатить за разбитую чернильницу и
побелку потолка (как-никак казённое имущество), я, сопровождаемый прихрамывающим Лешей, покинул
здание штаба флота.
- Чуть ногу не сломал, - пожаловался лейтенант.
- У вас практические занятия в школе проводились? - поинтересовался я.
- Нет, - признался он, покраснев, - как Сталин умер, так практические занятия и отменили. А у
предыдущих выпусков практика почти всё учебное время занимала.
- В нашем деле главное - теория, - утешил я его, - а практика приложится. Это дело наживное.
Катер у вас есть? Или лодка.
- Катер есть, - доложил Леша, - а зачем вам?
- Хочу на месте преступления побывать, - сказал я.
Вообще-то делать мне на месте преступления было нечего. Там работали государственные комиссии,
а в данной обстановке ни я им, ни они мне помочь ничем не могли. Кроме того, мне было почти
официально запрещено вступать с какими-либо комиссиями в контакт. Но побывать на месте
уникального государственного преступления мне все-таки хотелось. И я решил так и поступить.
Леша, даром что моряк, ловко управлял маленьким катером.
Перевернувшийся кверху килем огромный корабль напоминал какое-то морское чудовище, выброшенное
ветром и волнами на отмель. На днище копошились сотни людей, взад-вперед, перекликаясь гудками
и сиренами, сновали катера и буксиры. С днища доносился грохот отбойных молотков, сверкали
огоньки электросварки.
Перевернутый линкор лежал совсем близко от берега. Настолько близко, что трудно было поверить в
громадное количество жертв. Позднее я узнал, что в роковую ночь на корабле не было командира -
старого опытного моряка. Он бы без колебаний выбросил корабль на отмель, и жертв не было бы
никаких. Это можно было сделать одним движением машинного телеграфа. А растерявшийся старпом
позволил задурить себе голову адмиральскими приказами. Адмиралы, как всегда, заботились больше
о спасении собственных кресел, чем о спасении корабля, а тем более людей.
Самые невинные вещи к России приводят к жертвам, немыслимым ни в какой другой стране, даже в
африканской.
Объехав погибший линкор вокруг, лейтенант приглушил мотор.
- Куда теперь? - спросил он меня.
- В Артиллерийскую бухту, - приказал я, - там есть какая-то хитрая часть, подчиненная
непосредственно Москве. Ты что-нибудь об этом знаешь?
- В Артиллерийской бухте? - переспросил Леша. - Там спецшкола водолазов. Я там не бывал, но
курсантов оттуда хорошо знаю. Все время в городе хулиганят. А патрулям их брать запрещено. Иван
Тимофеевич как-то послал в город наши патрули, и мы взяли пару человек. С трудом взяли.
Сопротивлялись . Двоих только взяли, остальные убежали. Мы оформили все протоколы о хулиганском
поведении в городе, отобрали у граждан заявления - всё чин-чинарем, но откуда-то последовал
приказ всех отпустить и впредь не задерживать. А совсем недавно - первого ноября - чтобы не
соврать, в вокзальном ресторане они такой шухер учинили, что снова наш наряд пришлось вызывать,
потому что всю милицию они штабелями уложили.
Я туда сам во главе наряда был направлен, чтобы порядок навести. Приехали - шум, гам, битая
посуда, битые стекла - подрывники гуляют. Оказывается провожают двух своих сослуживцев - мичмана
Филиппенко и главстаришину Бузинова, которых переводят на Тихий океан. Мы, помня приказ, никого
забирать не стали, а только утихомирили. А тех двоих, пьяных в хлам, в поезд погрузили. Помню, я
сам тащил к поезду главстаршину Бузинова, а он мне орал: "Убивай, всё равно ничего не скажу!"
Я ему говорю: "Да ничего мне от вас не надо, старшина, не бузите только. Вот ваше купе -
отоспитесь, и всё будет в порядке". Вот такие дела. Это публика серьезная.
Мы выбрались на берег метрах в ста от забора и вышли на скучную, пыльную дорогу, ведущую к
глухим железным воротам, украшенным якорями и красными звездами, где находился КПП.
Несмотря на свирепые надписи на заборе, дежурный по КПП встретил нас даже, можно сказать,
дружелюбно. Подержал в руках мое удостоверение и спросил:
- Опять наши что-то в городе учудили?
- Я прибыл из Москвы, - представился я, - мне бы хотелось побеседовать с начальником школы или
командиром части. Как он у вас называется?
- С капитаном первого ранга Борисенко? - удивился дежурный. - А как прикажете о вас доложить,
товарищ полковник?
- Доложите, - приказал я, - что за ним прибыл уполномоченный Чрезвычайной Комиссии ЦК и Совета
Министров СССР, как вы могли убедиться, прочитав предъявленные вам документы.
- За ним? - растерянно переспросил дежурный. - Так и доложить?
- Так и доложите, - подтвердил я, - не к нему, а за ним!
- Есть! - дежурный взялся за телефонную трубку и, бросая на меня настороженные взгляды, стал
что-то быстро говорить, покрываясь потом.
- Леша, - сказал я лейтенанту, - ты бы пошел погулял по берегу. Тебе здесь совсем нечего делать.
- Товарищ полковник! - недовольным голосом начал Леша. - Я тогда случайно промахнулся. Центр
тяжести неправильно распределил...
- Выполняйте приказ, лейтенант, - сказал я как можно строже, и он, вздохнув, покинул помещение
дежурного по КПП. Мне просто хотелось, чтобы этот парень пожил подольше.
Через несколько минут на КПП появился средних лет мичман с бело-синей повязкой на рукаве.
Козырнув, он спросил, обращаясь ко мне: "Вы к командиру части? Следуйте за мной".
Мы прошли через спортивный городок с турниками, кольцами и брусьями, направляясь к трехэтажному
зданию штаба части. За ним тянулись унылые одноэтажные постройки барачного типа, где, видимо,
размещались учебные классы и казармы.
На плацу десятка два матросов занимались строевой подготовкой. Но основная жизнь кипела у воды,
где эта часть берега была надёжно отгорожена от посторонних глаз деревянными щитами, брезентовым
занавесом и корпусами притопленных судов. На киль-блоках стояли две миниатюрные подводные лодки
и ещё более диковинные аппараты, напоминающие торпеды с двумя сиденьями, похожими на
мотоциклетные. Вокруг копошились люди.
Командир части капитан 1-го ранга Борисенко был бледен, когда я вошел в его небольшой кабинет,
украшенный по старинке портретом товарища Сталина в довоенном френче.
В глазах командира части не светилось ничего такого, что лейтенант Леша называл "презентацией
невинности", напротив, в глазах капитана 1-го ранга Борисенко светились тоска и обреченность.
- Я так и знал, - сказал он при виде меня, - что именно меня сделают в этом деле стрелочником.
Хотя мне гарантировали полную личную безопасность.
- Вы сами должны понимать, - в тон ему ответил я, - что гарантии в таком деле мало чего стоят.
Слишком громкое эхо получилось от взрыва.
- Я арестован? - спросил Борисенко. - Можно жене позвонить?
- Чуть позднее, - пообещал я, - ордер на ваш арест у меня есть, но я приехал вовсе не для того,
чтобы вас арестовать, а для того, чтобы определить степень вашей личной виновности в катастрофе.
- Я ни в чем не виноват, - выпалил капитан 1-го ранга, - слово коммуниста и офицера, полковник!
Я вообще ничего не знал!
- Откровенно говоря, в это трудно поверить, - не согласился я, - ведь вы снаряжали Филиппенко и
Бузинова. Они не могли начать какие-либо действия, не получив вашего приказа.
Он несколько минут молчал, глядя на меня с испугом и удивлением.
- Вам это известно? - спросил он сдавленным голосом. - Они арестованы?
- Разумеется, - соврал я, - и дают показания. Главным образом на вас.
- На меня? - хриплым голосом переспросил начальник школы водолазов. - Я подозревал, что их
приказали перевести на Тихий океан, чтобы без помех арестовать по дороге.
- Так и случилось, - подтвердил я, - а на кого им все валить? Только на вас. Они просто никого
другого не знают... Простые исполнители.
- Их расстреляют? - лицо Борисенко исказилось.
- Это решит суд, - ответил я, - но если их и расстреляют, то, во всяком случае, не первыми...
Сначала расстреляют вас, как отдавшего этот приказ.
- Эти ребята ни в чем не виноваты, - неожиданно перешел на крик капитан Борисенко, - ни в чем! И
я не отдавал им приказ, а передал его. Мы все стали жертвой какой-то провокации!
- Но как командир части, осуществившей эту акцию, вы не можете снять с себя полностью
ответственность, - спокойным голосом заметил я.
- Послушайте, - сказал Борисенко, несколько снизив голос, - извините, не знаю, как к вам
обращаться?
- Если вам трудно обращаться ко мне "товарищ полковник", - ответил я, - можете называть меня
Василий Лукич.
- Василий Лукич, - взволнованным голосом продолжал капитан 1-го ранга Борисенко, - я не снимаю с
себя никакой ответственности. Но получается совершенно дурацкая картина.
Представьте себе, что ваш непосредственный начальник передал бы вам, например, плитку шоколада и
предложил угостить такого-то. Вы бы это выполнили, а тот - угостившийся - взял бы и умер на
следующий день от отравления. Началось следствие и тут же выяснилось бы, что эту шоколадку
умерший получил от вас. Все видели, как вы угощали его, а как шоколад передавал вам начальник -
не видел никто. В каком бы положении вы оказались? Вот и я, и мои подчиненные оказались в таком
же положении.
- Давайте, - предложил я, - не будем прибегать к иносказаниям. Лучше не приводите мне
абстрактных примеров, а расскажите, как было на самом деле.
- Из Москвы, - начал свой рассказ Борисенко, - прибыл офицер из Главного Разведывательного
Управления. Его фамилия была по документам Фомичев, звание - полковник. Так и занесите это в
протокол.
- Мы пока попытаемся обойтись без протокола, - заметил я, - продолжайте. Итак, из Москвы прибыл
офицер ГРУ Фомичев. Правильно я вас понял?
- Да, - подтвердил командир водолазной школы, - он привез новый комплект учебных магнитных мин
и приказал испытать эти мины на прикрепляемость к днищу корабля, проведя соответствующие ученья.
- Вы сказали, что мины были учебные? - спросил я.
- В том-то и дело, - подтвердил Борисенко, - что они были учебными.
- Учебная мина как-то отличается от боевой? - продолжал допытываться я.
- Конечно, - ответил Борисенко, - в корне отличается. Она и покрашена в другой цвет и форму
имеет несколько другую, не говоря уже о том, что на ней стоит совершенно другая маркировка. Да
и хранятся они строго раздельно. На этот счёт существуют очень строгие инструкции и наставления.
- Значит, у вас не возникло никакого сомнения, что привезенные полковником Фомичевым мины
являются учебными? - я внимательно следил за реакцией начальника водолазной школы.
- Абсолютно никаких сомнений, - заверил он, - он также привез с собой план учений и приказ
провести их до первого ноября, чтобы включить в итоговые показатели до ноябрьских праздников.
- Вы сказали - план и приказ, - ещё раз уточнил я, - кто отдал этот приказ?
- Генерал Серов, - ответил капитан Борисенко.
- В устной форме? - поинтересовался я.
- Нет, - к моему великому удивлению возразил Борисенко, - в письменной. Как положено.
- Могу я на него взглянуть? - попросил я.
Мгновение поколебавшись, Борисенко полез в сейф и достал несколько листков бумаги с приколотой к
ним калькой и протянул их мне:
- Пожалуйста, ознакомьтесь.
Под обычными грифами "Совершенно секретно" (даже не "особой важности") был представлен план
предстоящих учений в ознаменование наступающей 38-й годовщины Октябрьской революции. План был
подписан начальником Управления ГРУ генералом Серовым И. А.
Учения предполагалось провести в условиях максимально приближенных к боевой обстановке, то есть
не предупреждая о них заранее командование флотом, чтобы проверить эффективность наблюдательных
постов ОВРа (Охраны Водного Района) и вахтенных на кораблях.
На схеме Севастопольской бухты были отмечены стоянки кораблей и наиболее надёжные пути
достижения этих стоянок боевыми пловцами.
Мне бросились в глаза написанные красной тушью названия кораблей: "Севастополь", "Новороссийск",
"Кутузов", "Лихой".
- Подобные учения ранее проводились? - спросил я, просматривая документ.
- Ежегодно, - ответил Борисенко, - всегда перед октябрьскими праздниками проводились подобные
итоговые учения, подводящие черту под прошедшим учебным годом в плане боевой подготовки.
- И командование флота никогда не предупреждалось о подобных учениях? - продолжал я уточнять
общую картину грандиозной провокации.
- Как правило, нет, - признался Борисенко, - во всяком случае, официально. Неофициально, мне
кажется, они всегда знали о предстоящих учениях, но я боюсь утверждать.
- Значит, - спросил я, - вы не согласуете свои действия ни с командованием флота, ни с особым
отделом флота, ни с местными органами госбезопасности?
- Чаще всего, - объяснил Борисенко, - мы согласовываем действия с морской погранохраной, чтобы
она не помешала проведению учений по утвержденному плану. Но вообще эти вопросы - кого ставить
в известность об учениях, кого - нет, - решает приезжающий из Москвы. В данном случае таким
посредником был полковник Фомичев. Кроме всего прочего, именно он принес приказ о переводе
Филиппенко и Бузинова инструкторами в аналогичное подразделение при Тихоокеанском флоте.
- И он поставил вам задачу на предстоящих учениях заминировать "Новороссийск"? - совершенно
будничным голосом задал я самый ударный вопрос.
- Речь шла не только о "Новороссийске", - уточнил Борисенко, - на пробных учениях мы обычно
"минируем" почти все крупные корабли, находящиеся в бухте. А на следующую ночь мины снимаем.
И только после учений, если так решит наше командование, информируем о результатах штаб флота.
В данном случае несколько групп подрывников также должны были "минировать" и другие корабли.
Полковник Фомичев сам ставил им задачи. В частности, именно он приказал поставить учебные мины
нового образца под "Новороссийск" и поручил это сделать наиболее опытным подрывникам: мичману
Филиппенко и главстаршине Бузинову.
Когда мы узнали о взрыве, то все, поверьте, Василий Лукич, впали в шок. Я сам звонил в Москву,
чтобы поговорить с Фомичевым. Но это не удалось, а мой непосредственный начальник сказал мне:
"Сиди тихо, пока нам всем головы не открутили".
Как всё просто, - подумал я, - и топорно. Впрочем, именно так я и предполагал, ещё находясь в
Москве. Серов приказал. А кто мог приказать Серову? Только Жуков, Хрущев и Булганин. Или все
вместе.
Я, было, захотел заставить капитана 1-го ранга Борисенко изложить мне всё сказанное в
письменном виде, но подумал: "На кой мне это надо?" И не стал. И его жалко, и себя.
- Мне следовать за вами? - спросил капитан 1-го ранга, когда я собрался уходить.
- Пока не надо, - сказал я, - вы убедили меня в своей невиновности. Если понадобитесь, мы вас
вызовем.
Но на всякий случай содрал с него подписку о неразглашении, которую порвал и выбросил, едва
выйдя за ворота части.
ДАЛЬШЕ
|