|
Продолжение 5-й главы.
- Так, - сказал я, - но, насколько мне известно, итальянский флот капитулировал ещё в сентябре 1943 года и не перед нами, а перед англичанами и американцами. И корабль этот мы получили не от итальянцев, а от бывших союзников по антигитлеровской коалиции. Боргезе должен был, по идее, мстить им, а не нам. Мы даже отказывались от этого дряхлого корабля. Чем он так знаменит, что Боргезе пошёл на такой риск: в мирное время совершить подобную диверсию - это спровоцировать третью мировую войну.
- Вы снова забываете, - вмешался в разговор Геннадий Александрович, - что он КНЯЗЬ! Князь! Вы понимаете? Он ненавидит всё советское. Кроме того, у нас есть сведения, что он женат на русской графине, у которой советская власть конфисковала особняк в Москве. Так что возможны и личные мотивы.
- Недавно, - поддержал брата Николай Андреевич, мы получили информацию, что князь Боргезе заказал одному известному итальянскому художнику картину маслом "Потопление нашими боевыми пловцами советского линкора "Новороссийск" в Севастополе". Он хочет преподнести эту картину в дар итальянской военно-морской академии в Ливорно с тем, чтобы она была вывешена в зале боевой славы.
- Значит, - спросил я, - сформированная в годы войны 10-я флотилия существует до сих пор?
- Формально не существует, - пояснил Николай Андреевич, - она была распущена после капитуляции
Италии. А самого князя даже англо-американцы объявили военным преступником, и он был вынужден
бежать в Латинскую Америку.
- А где он сейчас находится? - мне показалось, что пора подключать к беседе лейтенанта Лёшу.
- Откуда мы знаем, где он сейчас? - развел руками брат Андреевич. - Они следов не оставляют.
- Ну а все эти подробности, - продолжал настаивать я, - выступление Боргезе в кабаке, заказ
картины и всё такое прочее? У вас есть какие-нибудь документальные доказательства? Или хотя
бы сообщения прессы, на худой конец?
- Это секретная агентурная информация, - покраснел Черкашин, - полученная от нашей разведки.
Мы ничего не можем вам предъявить, поскольку подлинники этих документов находятся не у нас.
Глаза его зло блеснули.
- К вашему сведению, - продолжал он, - у аристократов часто бывают странные причуды. Одна из
них - взрыв кораблей. Я очень интересуюсь историей флота и могу вам привести еще несколько
примеров. Вы слышали о гибели русского крейсера "Пересвет"?
- Нет, - признался я, - а когда это произошло?
- В январе 1917 года, - ответил Николай Андреевич, - его взорвал граф фон дер Пален, служивший
на этом корабле баталером.
- А что такое "баталер"? - поинтересовался я, понимая, что мои познания во флотской специфике
оставляют желать много лучшего.
- Баталер - это кладовщик, - объяснил брат-Александрович, - вроде каптенармуса в армии. Краска,
тряпки там разные...
- Граф служил баталером? - удивился я. - А в каком чине?
- Кондуктора, - сдерживая негодование от моего невежества, ответил брат-Андреевич, - это
примерно соответствует нынешнему званию мичмана-сверхсрочника.
- Он не родственник того фон дер Палена, - спросил я, - что фигурирует среди главных
заговорщиков, убивших Павла Первого? Нам в академии читали "Историю заговоров и переворотов",
и я очень хорошо запомнил эту фамилию.
- Прямой внук, - подтвердил мои исторические познания Николай Андреевич.
- И служил кладовщиком на линкоре?
- Не на линкоре, а на крейсере, - в унисон поправили меня близнецы.
- Хорошо, на крейсере. Кладовщиком? Да ещё сверхсрочником? Сдается, вы меня морочите, ребята!
- А "Императрица Мария"? - воскликнул Геннадий Александрович. - Разве вам неизвестно, что её
взорвали гестаповцы прямо на том же самом месте, где погиб "Новороссийск"?
- Это когда же? - удивился я.
- В сентябре 1916 года, - победно выпалил брат-Андреевич.
- Какие же тогда были гестаповцы? - снова не поверил я.
- Что вы вечно цепляетесь к деталям? - раздраженно спросил брат-Андреевич. - Какая разница,
были - не были? Тогда не были, потом стали. Главное, что корабль взорвали!
- Ну, хорошо, - начал я отступление под объединенным напором близнецов, - ладно, не будем
вдаваться в детали. Но все приведенные вами примеры, даже если и принять их на веру, произошли в
военное время, когда любая диверсия со стороны противника имеет даже некоторый оттенок героизма
боевой операции. Но сейчас-то время мирное. Кроме того, Италия - страна НАТО, ее вооруженные
силы находятся под жестким контролем Соединенных Штатов. Личный состав 10-й флотилии давно
демобилизован или переведен в другие подразделения, князь - в эмиграции. Но и это неважно. Как
США и НАТО могли пойти на подобную акцию, когда, наконец-то, удалось закончить войну в Корее,
а в Кремле предпринимаются шаги к уменьшению международной напряженности? Я уже не говорю о том,
что для прохода к Севастополю подводная лодка с диверсантами должна была пройти черноморскими
проливами, которые контролируются Турцией - также членом НАТО?
- Я бы вам советовал, - ответил на мою тираду Геннадий Александрович, - ознакомиться с
партийными документами. Разве там не сказано, что США и НАТО постоянно пытаются втянуть СССР,
несмотря на его миролюбивую политику, в третью мировую войну. Разве вы не знаете, что они
поджигатели третьей мировой войны? Я удивлен, что вам требуется объяснять такие элементарные
вещи. Вы вообще-то член партии или нет? А если вам не нравится подход к Севастополю на подводной
лодке, то мог быть возможен и другой вариант. Люди Боргезе могли прибыть сюда и по суше. Они
здесь уже бывали в годы войны - в сорок втором и сорок третьем годах, прибыв на автоколонне и
доставив в Севастополь своё снаряжение и катера. Они могли при отступлении закопать часть
снаряжения, а затем прибыть сюда в качестве туристов или пробраться как угодно, откопать
снаряжение, взорвать линкор и уехать так же, как и приехали.
- Зафиксирован приезд каких-либо иностранцев накануне катастрофы в Севастополь? - спросил я.
- Они могли и не приезжать, - объяснил за брата Николай Андреевич, - а затаиться здесь еще со
времен войны, добыть фальшивые документы и ждать своего часа, который настал двадцать девятого
октября.
Это сообщение меня окончательно добило. Я собрался, было, задать еще несколько вопросов: скажем,
как этим самым, скрывающимся со времен войны диверсантам, а равно их коллегам, попавшим в плен к
союзникам, удалось в течение двенадцати лет сохранить нужный уровень боевой и физической
подготовки и тому подобное, но не стал. Я ведь не был каким-нибудь заезжим корреспондентом
центральной газеты, берущим интервью. Я был следователем, которому было поручено расследование
причин гибели линкора и сотен людей.
Ты, наверное, знаешь, что первые упоминания в открытой печати об этой катастрофе появились лишь
через пятьдесят лет после моего приезда в Севастополь и до сих пор журналисты спорят: кто же, в
конце концов, взорвал этот старый ржавый итальянский линкор, набитый до отказа русскими моряками?
Но то, что может на многие годы стать неразрешимой загадкой для журналиста, следователь узнает
уже за первые сутки следствия.
Историю, которую поведали мне братья Черкашины, можно назвать классическим примером "презентации
невинности", о которой рассказывал лейтенант Леша, и я ещё раз помянул добрым словом того
безвестного опера, который преподавал в их школе МГБ. Между "презентацией невинности" и
"презумпцией невиновности" огромная разница.
- Товарищи, - обратился я к близнецам, - я, видимо, совершил ошибку, не предупредив вас заранее,
что я не беру у вас интервью для газеты "Юный чекист", а допрашиваю в качестве свидетелей.
Поэтому я не дал вам подписать нужные для этого документы, надеясь на то, что столь
ответственные товарищи, как вы, не будут сознательно вводить следствие в заблуждение. Сейчас,
выслушав ваши показания, я вынужден напомнить, что свидетель несет уголовную ответственность как
за дачу ложных показаний, так и за отказ от дачи показаний. И предупреждаю, что могу вас взять
под стражу прямо на месте, не испрашивая ни у кого предварительного разрешения.
- Не забывайте, где вы находитесь! - фальцетом воскликнул тот, который назвался Андреевичем.
Но я уже его не слушал, а повернувшись к лейтенанту Леше, приказал:
- Лейтенант, мне кажется, что давление и количество адреналина в крови у этих товарищей
совершенно не соответствует показателям, необходимым для откровенной беседы со следователем.
Прошу вас откорректировать эти показатели для оптимального хода следственного процесса.
Лейтенант Леша стал медленно подниматься со стула.
К сожалению, в их спецшколе практические занятия, видимо, проводились из рук вон плохо. Или же
целью командования была подготовка
в этой спецшколе чистых юристов-теоретиков. Вроде помощников прокурора.
Я смог в этом воочию убедиться, когда Лешин сапог, просвистев в воздухе, ударил не в чью-то
промежность, а по крышке стола снизу.
Оба близнеца успели отбежать к стене, стол подскочил вверх, а стоявшая на нем чернильница
ударилась в потолок, оставив большое и безобразное чернильное пятно. После чего она с шумом
упала на пол, разлетевшись на осколки, как фугасная бомба.
Леша прыгал на одной ноге, держась правой рукой за ушибленную ногу, а левой - пытаясь расстегнуть
кобуру с наганом. Близнецы, побелев от страха, стояли, прижавшись к стене, под копией картины
Айвазовского "Бриг "Меркурий" после победы над двумя турецкими кораблями соединяется с эскадрой
Черноморского флота". Я готов поклясться, что именно эта картина вдохновила одного из близнецов
придумать заказанную князем Боргезе композицию "Потопление нашими боевыми пловцами советского
линкора "Новороссийск" в Севастополе". Длина подписи была почти одинаковой.
Разница между журналистским и чекистским следствием заключается не только в темпах расследования,
но и в том, что, в отличии от журналиста, следователь не имеет права верить не только в
неправдоподобное, но и в невероятное.
Несмотря на то, что мой спецдознаватель временно вышел из строя и, сняв сапог, внимательно
изучал пальцы на своей правой ноге, дело своё он сделал. Хотя болевого порога не было, давление
и количество адреналина в крови близнецов пришли к показателям если не оптимальным, то весьма
близким к ним.
- Кто придумал историю с итальянцами? - спросил я, указывая пальцем на Андреевича. - Ты?
- Нет, не я, - прошептал он побелевшими губами.
- Кто же? Он? - и я указал на брата Александровича.
Тем временем Леша надел сапог и доложил о боеготовности.
- Из Москвы прислали директиву, - признался при виде встающего Леши Николай Андреевич, - в целях
идеологического воспитания личного состава на конкретном примере вражеских козней.
- Кто взорвал линкор? - спросил я.
- Не знаю, - признался Черкашин, - мина, наверное. С войны осталась. Он, может быть, её якорем
зацепил, когда вставал на рейде.
- Почему же, - продолжал я допрос, - дело сразу повернули в сторону диверсии? Кто приказал это
сделать?
- Потому что это была диверсия, - убежденно, как монах-фанатик с костра, воскликнул до этого
молчавший Александрович.
Леша приблизился к нему, явно намереваясь повысить подследственному давление и добавить в кровь
адреналина, что в сочетании с болевым порогом могло бы дать неплохие результаты.
- Уберите его! - закричал Александрович, - я все вам объясню!
- Отставить! - скомандовал я Леше. - Сядьте на место, лейтенант, и ждите мою команду!
- Пусть в коридор выйдет! - неожиданно заявил Александрович. - При нем ничего не скажу.
- Леша, - приказал я, - выйди в коридор, потренируйся на урнах. Сюда никого не пускай.
Леша, прихрамывая, вышел.
- Садитесь, - предложил я близнецам, - в ногах правды нет. Так я вас слушаю, Геннадий
Александрович.
- Полковник, - зловеще прошипел он, а вы не думаете, что вам придется ответить за подобное
поведение в официальном учреждении военно-морского флота?
Отсутствие Леши сразу придало ему храбрости.
- Вы знаете, - с булганинской мягкостью в голосе ответил я, - структура моей подчиненности при
проведении данного расследования является в своём роде уникальной. Облаченный огромными
полномочиями я в то же самое время не несу ни перед кем никакой ответственности. Я бы хотел,
чтобы вы оба это правильно поняли. Конечно, вы имеете право обжаловать мои действия в
предусмотренном законом порядке. Но только после дачи показаний. Итак, я вас слушаю.
Из рассказанного братьями на этот раз вытекала изумительная картина. Оказывается, уже на
следующий день после катастрофы по всему Севастополю прошел слух, что мину под линкор подложили
итальянцы. Но "итальянцами" в Севастополе называли какое-то таинственное подразделение,
окопавшееся в Артиллерийской бухте.
Начальство, поймав этот слух и вспомнив, что линкор нам достался от Италии, тут же сколотило
грубую легенду о черном князе Боргезе и его сусловской флотилии.
- Так, - сказал я с довольным видом врача, убедившегося на вскрытии в правильности поставленного
диагноза, - значит они и взорвали корабль? А по чьему приказу?
- Я не говорил, что они взорвали линкор, - заикаясь от волнения, сказал Черкашин Александрович,
- я вам только передал суть ходивших по городу слухов и о решении ГЛАВПУРа ВМФ воспользоваться
этим слухом. Больше, поверьте, товарищ полковник, я ничего не знаю.
Тут уже наступила грань, где кончалась "презентация невинности" и начиналась "презумпция
невиновности".
- Не знаете? - переспросил я и перевел взгляд на Андреевича. - Вы знаете?
- Это подразделение нам не подчиняется, - промямлил Андреевич, - оно находится в прямом
подчинении Министерства обороны.
- То есть, маршала Жукова? - уточнил я.
- Выходит, что так, - согласился Андреевич, отводя глаза.
- Почему их называют "итальянцами"? - продолжал допытываться я.
- Говорят, что первоначальную подготовку этому подразделению преподавали итальянские инструкторы,
взятые в плен во время войны, - ответил Черкашин, - но я точно ничего не знаю. Знаю, что это
центр подготовки подводных подрывников. Слово диверсант там не употребляется.
- Но фактически это такие же подводные диверсанты, как и диверсанты князя Боргезе? - уточнил я.
- Вы хотите сказать, - широко открыл глаза Андреевич, - что это диверсанты маршала Жукова? Вы понимаете, что вы говорите?
- Но это не я сказал, - улыбнулся я в ответ, - это вы употребили фразу: "Жуков и его диверсанты"
(1).
*****
(1).
Через 40 лет Н. А. Черкашин повторит эту фразу на страницах "Морского сборника" №6 за 1995 год.
ДАЛЬШЕ
| 
