|
Глава 5.
Переодевшись во флотскую форму, я, прихватив с собой лейтенанта Лёшу в качестве проводника,
телохранителя и военно-полевого дознавателя, отправился в особый отдел Черноморского флота,
который иначе назывался 3-м отделом штаба флота.
На обитой железом двери, которую мы с трудом отыскали, не было никакой таблички, кроме
традиционной "Посторонним вход категорически запрещен". Несколько в стороне от двери сиротливо
торчала вделанная в стену кнопка звонка.
Лейтенант Леша аж дрожал от возбуждения. Так ему хотелось поскорее приступить к допросу
диверсантов. Весь путь до штаба флота мы шли пешком - он рассказывал мне о своей учебе в
спецшколе МГБ, куда был направлен по рекомендации комсомольской организации Дунайской флотилии.
- Чтобы добиться правдивых показаний у подследственного, - вдохновенно делился со мной
лейтенант, - нужно не задавая никаких конкретных вопросов, ударить его сапогом в промежность.
А когда он согнется - ребром ладони по основанию черепа. Только не очень сильно, чтобы не помер.
Это вводит подследственного в состояние шока, а его кровяное давление, повышение адреналина в
крови и убыстрение общего кровяного потока через клетки головного мозга сами по себе располагают
его к откровенности.
Тут главное - сразу же изменить тактику, - глаза лейтенанта устремились к небу и в голосе
появились сентиментальные нотки, - надо участливо спросить, не ушибся ли он? Заверить, что боль
скоро пройдёт и тут же начинать спокойным голосом задавать вопросы. В этот момент его кровяное
давление начинает падать, приводя к норме общую сердечную деятельность, хотя уровень болевого
порога ещё достаточно высок. Все вместе создает идеальные условия для чистосердечного признания.
Лейтенант был в ударе. Его творческое воображение витало в биополе истязаемого подследственного,
как в раю:
- Нам преподаватель такие цветные графики и диаграммы показывал, фотографии идентификации
выражения глаз и степени болевого воздействия на экран проектировал. Это, говорил он, трофейный
материал, в гестапо использовался...
Он вдруг замолк, видимо, почувствовал, что сболтнул лишнее: наверняка, подписывал бумаги о
неразглашении.
Я тоже молчал, никак не выражая своего отношения к содержанию его откровений, - не мои это
проблемы.
Он быстро успокоился и продолжал, правда, не торопясь и, видимо, обдумывая фразу, прежде чем
её сказать:
- Между прочим, у вас в Москве, в одном НИИ тоже работают неплохо. Наука! Честное комсомольское,
послужу ещё немного и пойду наукой заниматься. Очень интересно! Я даже название для своей
будущей работы придумал: "Создание условий для оптимальной откровенности между следователем и
подследственным с учетом презентации невинности".
- Чего? - не понял я, - что ещё за невинность? Ты только баб собираешься допрашивать?
Он покраснел.
- Так преподаватель объяснил, товарищ полковник. Он говорил, что социалистическая законность
отрицает лженаучную буржуазную концепцию "презентацию невинности". Но даже если и признать эту
концепцию, то она нисколько не мешает научно разработанной методике допроса. Главное - не дать
возможности подследственному выставить напоказ свою невинность. В науке употребляется
иностранное слово "презентировать", то есть "выставлять". Все очень просто. Пока он её
выставляет, ты его сапогом в промежность - бац!
- Погоди, - прервал я его, - может, речь идет о "презумпции невиновности"?
- Нет, - убежденно ответил он, - преподаватель говорил о презентации невинности. У меня конспект
сохранился. Могу вам показать, товарищ полковник.
Юноша оказался не в меру образованным.
- Ты, Леха, вот что, - сказал я, - ты без моего приказа сиди тихо и ногами не размахивай. Мы
сейчас идем к людям, которые во всю будут нам презентовать невинность. А ты сиди тихо и слушай.
Главное достоинство следователя - уметь слушать именно тогда, когда происходит презентация
невинности.
Гениальный был преподаватель в их спецшколе. Надо же такое придумать! Мне очень понравилось. А
то задурили голову этой презумпцией невиновности, которую никто толком понять не может. То ли
дело - презентация невинности! Всё ясно и понятно!
Поэтому прежде чем нажать кнопку звонка, я ещё раз взял Лешу на короткий поводок, сказав:
- Обещаешь сидеть тихо без твоих любимых "Руки назад! Шаг вправо, шаг влево!", а то оставлю в
коридоре ждать.
- Честное комсомольское! - пообещал Леша. - Без приказа даже рот не раскрою и пальцем не
пошевелю.
Я нажал кнопку звонка.
Обитая кровельным железом дверь приоткрылась и появился помятый человек лет пятидесяти с
расшушеренной, как иголки ежа, рыжей бородой. На нем был расстегнутый китель с погонами
капитана 1-го ранга, накинутый, видимо, после моего звонка.
Он смерил меня тусклым взглядом:
- Чего вы хотите?
- Побеседовать хочу, - ответил я, предъявляя своё малое удостоверение, - с начальником особого
отдела. Специально прибыл из столицы.
- Это я, - ответил рыжебородый, застегивая китель, - Черкашин Николай Андреевич.
- Очень приятно, - сказал я, пожимая ему руку и проходя в помещение, - Василий Лукич.
- А это кто? - спросил Черкашин, показывая на Лешу.
- Это со мной, - пояснил я, - исполнитель приговоров и спецдознаватель.
- А допуск у него есть слушать наши беседы? - поинтересовался Николай Андреевич.
- Он глухонемой после контузии, - успокоил я Черкашина.
За столом в помещении особого отдела сидел ещё один человек в кителе без погон с аккуратно
подстриженной бородкой и ясным взглядом, напоминающим юродивого с картины Сурикова.
- Это мой брат-близнец, - пояснил Черкашин, - секретарь объединённой парткомиссии флота.
Помогает мне на общественных началах.
- Черкашин Геннадий Александрович, - представился мне секретарь парткомиссии.
Я не стал выяснять, почему один из близнецов был Андреевичем, а второй - Александровичем,
решив, что в жизни случается всякое. Тем более, что Александрович выглядел лет на пятнадцать
старше Андреевича. Видимо, состарила партработа.
Я давно обратил внимание, что профессиональные партработники, особенно секретари, выглядят
всегда много старше своих лет - работа у них такая тяжелая, и глаза почему-то всегда смотрят в
разные стороны.
На стене висел обычный армейский плакат с призывом: "Не болтай по телефону, болтун - находка
для шпиона!"
Я уселся под этим плакатом, а Леша сел на табуретку у дверей, положив свои пудовые кулаки на
колени.
- Чем можем быть вам полезными? - спросил тот Черкашин, который назвался Андреевичем.
- Что там у вас с линкором случилось? - сразу перешёл я к делу. - Вы провели предварительное
следствие? В Москве очень встревожены. Во время войны подобного не случалось, а тут - пожалуйста.
- Враг не дремлет! - назидательно поднял палец тот Черкашин, который был Александровичем.
Брат Андреевич остановил его жестом руки и обратился ко мне:
- Да, мы провели расследование. И, если не считать мелких деталей, картина нам полностью ясна,
о чем мы уже доложили по команде. Линкор стал жертвой итальянских диверсантов.
- Вот как? - удивился я. - А как же здесь оказались итальянские диверсанты? Куда же вы смотрели?
- Ловить диверсантов, - мягко заметил Черкашин, который Александрович, - не входит в наши
обязанности. В наши обязанности входит воспитание личного состава в духе беспредельной
преданности партии и правительству, следить за сохранением военной тайны и за нездоровыми
настроениями. Вы понимаете? Ловить диверсантов должен генерал Загогулько.
- Именно, - подтвердил Черкашин, который Андреевич, - итальянских диверсантов проморгал генерал
Загогулько. С него и спрос.
- Стоп, стоп, стоп! - прервал я его. - С кого за это спрашивать, мы разберемся. Пока ответьте
мне на вопрос: почему вы все-таки решили, что линкор взорвали итальянцы?
Он снисходительно посмотрел на меня.
- Полковник, - спросил он, - вы когда-нибудь что-нибудь слышали о десятой флотилии МАС?
- Флотилии чего? - не понял я.
- Флотилии МАС. - повторил Черкашин-Андреевич.
- Не понимаю ничего, - признался я, - какой массы?
- МАС, - в третий раз произнёс Черкашин с заметными нотками раздражения в голосе, - М-А-С. По
буквам передаю - Михаил Андреевич Суслов.
- Суслов! - подскочил я. - Причем тут Суслов?
- Я вам по буквам передаю сокращение, - голос начальника особого отдела сорвался на визг. - Раз
вы не понимаете! МАС! Понимаете?
- Понимаю, - сказал я, - не нервничайте понапрасну. Значит это инициатива товарища Суслова?
- Нет! - взвизгнул Черкашин-Андреевич. - Это МАС. Просто МАС.
- А что это означает? - поинтересовался я.
- Итальянское сокращение, - пояснил он, вытирая появившийся на лбу пот, - означает оно -
"противолодочный моторный торпедный катер".
- Так зачем вы руководителей партии и правительства в это дело впутываете? - спросил я.
- Вы не поняли, - вступился за Андреевича Александрович, - руководители партии и правительства
к этому никакого отношения не имеют... Случайное совпадение. Можно согласиться, что Николай
Андреевич выбрал не совсем удачную расшифровку данной аббревиатуры. Но мы не можем нести
ответственность за то, что итальянцы выбрали такое сокращение с целью обозначения своего
специального подразделения подводных диверсантов: 10-я флотилия МАС.
- Хорошо, - сказал я, - значит у итальянцев существует специальное диверсионное подразделение,
именуемое 10-й флотилией МАС. Продолжайте!
- А командует этим подразделением, - торжественно заявил Черкашин, - князь Боргезе.
- Князь? - вырвалось у меня. - Белогвардеец?
- Именно! - хором подтвердили оба брата, а Александрович добавил:
- Вы представляете, как он должен был ненавидеть всё советское!
- Он у Врангеля не служил? - спросил я. - Я где-то читал, что при Врангеле тоже был какой-то
князь-моряк. Тоже всякие штуки придумывал, чтобы напакостить советской власти.
- Нет, - успокоил меня брат Александрович, - он у Врангеля не служил. Он итальянский
белогвардеец, служил фашистскому режиму Муссолини. 10-я флотилия МАС, по сути своей, чисто
фашистское подразделение. Что-то вроде морских штурмовиков.
- Ах, вот как! - воскликнул я. - Значит, этот князь - итальянский фашист?
- Да, - кивнул головой Черкашин-Андреевич, - убежденный фашист. В годы войны он сформировал
10-ю флотилию...
- В годы какой войны? - не понял я. - Корейской?
- Нет, - раздраженно возразил начальник особого отдела, - в годы Великой Отечественной. Он
создал свою флотилию еще в 1940 году, ненавидя англичан только за то, что те вступили в войну
на стороне Советского Союза.
- Простите, - заметил я, - но в 1940 году Советский Союз ещё не воевал. Это я вам точно могу
сказать.
- Какая разница, - пожал плечами брат-Александрович, - воевал Советский Союз или нет. Все
остальные воевали именно из-за ненависти к первому в мире государству рабочих и крестьян.
- Вы все время меня сбиваете своими вопросами, - поморщился брат-Андреевич, - и не даёте мне
ясно и последовательно изложить свои выкладки.
- Прошу прощения, - извинился я, - повествуйте. Все вопросы оставим на потом.
- Так вот, - продолжал Андреевич, - ненавидя всё советское, этот самый князь в декабре 1941
года, когда Красная Армия громила немецко-фашистских захватчиков под Москвой, взял и взорвал
два английских линкора.
Я хотел было спросить, как под Москвой оказались два английских линкора, но Черкашин сам
пояснил, что это произошло вовсе не под Москвой, а в египетском порту Александрия.
- Сделано это было так, - пояснил Черкашин, - подводная лодка доставила к базе специально
обученных боевых пловцов. Ночью они на специальных средствах в легководолазном снаряжении
пробрались на внутренний рейд, где стояли два английских линкора. Диверсанты прикрепили к
ним мины с часовыми механизмами и сдались в плен. После чего оба линкора и взорвались.
- Жертв было много? - нарушив обет молчания, поинтересовался я.
- Жертв не было вообще, - пояснил Черкашин, - но оба линкора надолго вышли из строя. Они сели
на грунт. К счастью, там было мелко.
- Насколько мелко? - спросил я.
- Восемьнадцать метров, - ответил Черкашин, - для линкора это пустяки.
- А у нас тут какая была глубина? - продолжал допытываться я.
- У нас тут такая петрушка вышла, - сказал Николай Андреевич, - официально глубина того места,
где стоял "Новороссийск", считалась сто семьдесят семь метров. Севастопольская бухта
эксплуатируется уже почти двести лет, а никто не знал, что там имеется двойное дно. Вы знаете
что такое двойное дно? Наносится слой ила, а под ним ещё большая глубина до естественного дна.
Когда линкор стал опрокидываться, он своим весом продавил ложное дно и ушёл в воду, так что на
поверхности осталось только днище.
- Вернемся к итальянцам, - предложил я. - Значит, они, как вы говорите, взорвали два английских
линкора. А англичане не собирались передать эти линкоры нам?
- Кажется, нет, - несколько неуверенно ответил Черкашин, - но дело не в том, собирались или не
собирались. Я вам это рассказал, чтобы продемонстрировать методику, по которой действовал князь
Боргезе. То же самое он сделал и на этот раз. Выпустил подводных пловцов, они и взорвали
"Новороссийск". У нас есть сведения, что пару лет назад этот самый князь, собрав своих
сообщников в одном из кабаков Неаполя, торжественно поклялся смыть со своего подразделения
позор, вызванный тем, что один из прославленных кораблей королевского флота Италии захвачен
в плен. "Не ходить нашему "Юлию Цезарю" под большевистским флагом!" - сказал черный князь, а
вся его банда бурно аплодировала. Вот вам и результат.
ДАЛЬШЕ
| 
