|
Глава 4.
- Ты всё это, Лукич, узнал у консультанта? - с удивлением спросил я.
- Нет, конечно, - улыбнулся Василий Лукич, - но от консультанта узнал много. А остальное - из
других источников. Слава богу, за время службы их, источников этих, у меня накопилось
предостаточно.
- Ну а потом что тебе удалось выяснить? - с мольбой в глазах посмотрел я на ветерана. Вдруг на
этом и замолчит. Скажет, как не раз бывало, мол, этого тебе, братец, знать не положено. Тема-то
больно щекотливая.
- Дальше? - переспросил Лукич. - Дальше было много интересного.
В принципе, мне уже совершенно незачем было ездить в Севастополь. Мне уже было и так всё ясно,
кто отдал приказ о взрыве линкора. Но кто его выполнил - ещё предстояло выяснить. Оставалось
ещё много вопросов. В частности, насколько в эту диверсию были вовлечены Булганин и Игнатьев, от
которых я получил это задание.
Прежде всего я хотел, было, поговорить с адмиралом Кузнецовым, но от этого пришлось отказаться.
Во-первых, адмирал лежал с инфарктом, во-вторых, имея возбуждённое против себя уголовное дело,
он вряд ли бы много сказал, зная, от какого ведомства я выступаю.
Можно было допросить и Жукова. Тем более, что мы с ним пару раз встречались, когда был скандал
вокруг его дачи, а я его по этому поводу допрашивал. Даже если бы он просто на меня наорал и
выгнал из кабинета, мне бы многое стало ясно. Но с этим я решил повременить. Нужно было добыть
ещё несколько фактов, а потом уже карабкаться так высоко.
Мрачной тенью нависала надо мной фигура генерала Серова, который вот-вот должен был стать
министром госбезопасности, если уже не стал. Этот человек имел все рефлексы профессионального
убийцы, и я мог поплатиться жизнью, не успев, как говорится, и чирикнуть.
Обстановка была сложной, но мой опыт и подготовка научили меня работать именно в таких условиях,
играя на противоречиях сцепившихся в борьбе за власть кланов партийно-государственной
номенклатуры. Эта борьба началась прямо в 1917 году и не прекращалась ни на минуту. И погибло в
этой борьбе людей больше, чем в двух мировых войнах. Я участвовал в этой борьбе, можно сказать,
с первого дня, чудом уцелел, но зато приобрел уникальный опыт избегать минных ловушек, которым
мало кто еще мог похвастаться.
Поэтому мне было совершенно очевидно, что в настоящий момент в Кремле в смертельной схватке
сцепились две группировки.
Одну из них возглавляет сам Хрущев с Жуковым и Серовым в качестве боевого отряда. Вторую
пытается возглавить Булганин, имея за своей спиной недавно снятого Маленкова и Игнатьева.
Возможно, они пытались сделать ставку в этой борьбе на адмирала Кузнецова, хотя, как мне
удалось выяснить, сам Булганин адмирала Кузнецова ненавидел не меньше, чем Жуков.
Но не следовало забывать, что за теми и другими маячила тень Сталина. Кто-то хотел на неё
опереться, а кто-то - оттолкнуться. Когда имеешь дело с тенью, и то, и другое одинаково опасно и
авантюрно.
И я отправился в Севастополь.
*****
Прибыл я туда, как сейчас помню, 20 ноября. Взяли меня прямо на платформе. Комендантский патруль
- флотский офицер, два солдата и милиционер. Подошли ко мне: "Предъявите документы".
Я показываю им своё удостоверение - просто чекистское. То, что мне Булганин с Игнатьевым
выдали, решил поберечь до более важного случая, который, кстати сказать, не замедлил
представиться.
- Цель вашего приезда в Севастополь? - интересуется начальник патруля.
Я был в штатском и прибыл на обычном поезде. Если бы я послушался Игнатьева и прилетел
спецрейсом, то готов биться об заклад, что вообще не попал бы в Севастополь.
- Вы удостоверение прочли, - спрашиваю я, - или вы слепой?
- У меня приказ, товарищ полковник, - отвечает начальник патруля, - задерживать всех
подозрительных штатских лиц на предмет выяснения цели их прибытия.
- Надеюсь, - говорю я, - что со мной вы уже разобрались?
- Никак нет, - сопит он, - если вы из госбезопасности, вас должны были встретить ваши
севастопольские товарищи. А раз они не встретили, то мы обязаны вас задержать и этих товарищей
вызвать.
Я согласился. Что мне по незнакомому городу шастать, да ещё нелегально? Никакого смысла.
Вышли мы с вокзала, сели в таратайку, запряжённую парой смирных лошадок, и покатили в
комендатуру.
Там меня повели прямо к коменданту - очень грозному полковнику, фамилию которого я позабыл.
- Зачем к нам пожаловали? - осведомился он, вертя в руках моё удостоверение. - Не будете
говорить - придётся вас отправить куда следует.
Видно было, что говорит он автоматически, по привычке.
- Отправьте меня куда следует, - попросил я, чтобы не лезть в полемику. Никому не следует
пререкаться с комендантами крупных военных баз.
- Это мы мигом, - пообещал комендант и снял трубку одного из телефонов.
- Иван Тимофеевич, - забасил он, - тут мы задержали одного фрукта с вашим удостоверением. Хотел
проникнуть в город. Где задержали? На железнодорожном вокзале. Откуда прибыл? Говорит - из
Москвы. Очень подозрительный. Что с ним делать будем? Мы можем его обратно на вокзал отвести и
выслать согласно приказа №1047. Как фамилия? Сейчас скажу.
Полковник взял со стола моё удостоверение, напялил очки и прочел мою фамилию, добавив:
- Тут написано, что он полковник.
Я смотрел на него с любопытством и ожидал, какую глупость он сморозит моему севастопольскому
коллеге.
- Что? Дать ему трубку? Даю.
Он протянул мне трубку:
- Говорите.
- Лукич? - услышал я удивленный голос в трубке. - Это ты, что ли?
Я узнал голос своего старого знакомца Павла Сидоровича Загорулько, исчезнувшего с Лубянки
примерно за месяц до смерти Сталина. Поговаривали, что он был арестован по делу Абакумова. Как
он превратился в Павла Тимофеевича, я выяснять не стал и добродушно ответил:
- Конечно, это я, Сидорыч. Вот приехал отдохнуть на море, а меня сразу и сцапали. Выручай.
- Сейчас пришлю человека, - сказал он голосом, в котором не было никакой радости по поводу
предстоящей встречи со мной.
Минут через сорок прибыл молоденький лейтенант, совсем пацан, но при нагане.
- Задержанный, - обратился он ко мне, - вас приказано доставить в Управление. Предупреждаю, что
шаг вправо или влево является попыткой к бегству и огонь будет открыт без предупреждения.
Затем он сунул в карман моё удостоверение, скомандовал: "Руки назад! Иди прямо!" и вывел меня на
улицу, где нас ждала другая таратайка, запряженная одной лошадкой флегматичного вида. На вожжах
сидел милиционер, а в таратайке дремал солдат, в руках которого была трехлинейка с примкнутым
штыком. Меня усадили между конвоирами, и мы поехали в Управление, где меня без лишних слов
сунули в одиночную камеру, но почему-то не обыскали.
Минут через сорок загремел замок и в камеру вошёл Иван Тимофеевич, в которого превратился Павел
Сидорович - мой старый знакомый по Лубянке. Честно скажу, не ожидал!
Сидорович был в форме, а на плечах у него, мать честная - генеральские погоны!
- Меня зовут Иван Тимофеевич, - резко начал он, - возможно, вы меня с кем-нибудь путаете,
Василий Лукич. Но это не существенно. Вы должны ответить на вопрос: с какой целью вы прибыли в
Севастополь и по чьему заданию?
- Рыбку половить, - ответил я, - в мутной воде.
- Не острите, оборвал меня Сидорыч-Тимофеич, - а отвечайте по существу заданных вам вопросов.
Вы отлично знаете, что случается с теми, кто пытается запираться или вводить нас в заблуждение.
- Ну, ты забурел! - протянул я. - Генерала получил и уже старых друзей не признаёшь. Я к тебе
всей душой, а ты меня в одиночку сунул и вопросы какие-то задаёшь. Что я должен подумать? А?
Ничего хорошего... Придётся отозвать тебя в Москву и там выяснить, как ты из Павла Сидоровича
превратился в Ивана Тимофеевича. Ты генерала Телегина бил на допросе? Жукову это сейчас будет
очень интересно вспомнить...
- Молчать! - заорал Загорулько, - пристрелю!
- Не промахнись, - посоветовал я, показывая ему выданное Булганиным удостоверение.
Сидорыч прочел его, икнул и широко улыбнулся.
- Лукич! - радостно воскликнул он. - Чего это мы здесь сидим? Что - лучше места нет? Встречу-то
надо как-то отметить. Сколько лет не виделись! Пошли ко мне. На третий этаж. Ты не представляешь,
как я рад тебя видеть! Ты не обижайся, брат, что я так тебя встретил. Мне на запрос из Москвы
ответили, что тебя из органов уволили и на тебя объявлен всесоюзный розыск. Теперь я понимаю.
Меня-то самого якобы на двадцать пять лет посадили, но я хоть фамилию сменил, а ты как был
Лукичем, так и остался.
Причитая таким образом, Сидорыч-Тимофеич провел меня в свой кабинет, усадил в довольно-таки
потрепанное кресло и с нескрываемой завистью сказал:
- Гляди, как ты высоко залетел, Лукич. При Президиуме ЦК работаешь? А что ж ты ещё не генерал?
Все в полковниках ходишь?
- Какая разница? - отмахнулся я, - полковник или генерал, или уж не знаю кто. Разве в чинах
счастье? Вот товарищ Сталин генералиссимусом был, а сильно ему это помогло, когда в него
разжалованный подполковник стрелял? И вот я, полковник, могу сейчас тебя, генерала, вывести во
двор и расстрелять. Или даже, не выводя во двор, а прямо здесь. Могу кому приказать, а могу и
сам привести в исполнение.
- Шутишь ты все, - улыбнулся Сидорович, - ты всегда шутником был, Лукич. А тебя наверх взяли
потому, что ты с Лениным работал?
Эта тема, видимо, не давала ему покоя.
- Может, за меня походатайствуешь, - попросил он, доставая из сейфа бутылку какого-то
иностранного пойла, - а, Лукич? А то меня хотят с этого места турнуть, а потом настоящую фамилию
вспомнить и в зону отправить на весь срок. Серов сейчас в министры рвётся: он всех пострижет,
кто с Виктором Семеновичем работал. Да тут ещё это самое ЧП на меня хотят подвесить.
И со вздохом генерал разлил коричневое иностранное пойло из пузатой бутылки по стаканам.
- Пей, - сказал он, - французский коньяк. "Наполеоном" называется. Во Франции его не все
миллионеры даже могут себе позволить. А у нас контрабандисты в Одессу привозят.
И мы залпом выпили по стакану. Ничего особенного. Похож был на разбавленную "Старку".
- Линкор тут в бухте утонул, - поморщился генерал, - ещё до ноябрьских праздников. Диверсанты,
говорят, постарались - мину ему под днище подложили. Вот на меня и хотят это дело повесить:
почему диверсантов не разоблачил. А мне кажется, что это туфта сплошная. На этом линкоре такой
бардак творился, что и без всяких диверсантов он мог взорваться в любую минуту.
- А кто версию о диверсантах выдвинул? - спросил я.
- Политотдел и особый отдел флота придумали, - придвинулся ко мне генерал, понижая голос, - там
два умника сидят - братья Черкашины - близнецы: Николай и Геннадий. Один в политотделе, другой -
в особом отделе. Вот они эту парашу и гонят о диверсантах, чтобы меня подставить, а этого
мудака - адмирала Пархоменко - из дерьма вытащить.
- Ну а ты как считаешь, что произошло в действительности? - продолжал выпытывать я.
- Что произошло? - сплюнул прямо на ковер генерал. - Курили, наверное, в боевом погребе, а
чинарики о пороховые заряды тушили. Вот и рвануло. Туда накануне взрыва каких-то чучмеков
нагнали человек двести из экипажа и прямо под башней носовой всех поселили. А они, может, костер
развели, чтобы чай вскипятить или шашлыки пожарить. И все накрылись. Никто их фамилий даже
записать не успел.
- Я слышал, - прервал я генерала, - что взрыв был внешним, а не внутренним. И совершили это
итальянцы.
- Лукич, - жалобно простонал генерал, - о чем ты говоришь? Ты всю жизнь в органах проработал.
Ты настоящего диверсанта в глаза видел когда-нибудь? Какие диверсанты? Да ещё итальянцы! Это
только братья Черкашины придумать могли! А насчёт внешнего взрыва - тут вообще говорить нечего.
В бухте мин, ещё не выловленных, миллион. И наших, и немецких. Каких только нет! И контактные,
и магнитные, и кратности.
Тут он неожиданно замолчал и подозрительно взглянул на меня:
- Ты чего это так всем этим интересуешься? Ты по этому делу приехал?
- Ты хочешь вместе со мной в Кремле работать? - вместо ответа спросил я.
- Хочу! - без всяких колебаний ответил Тимофеич, - а что?
- Тогда помоги мне разобраться, - сказал я, - кто этот линкор утопил? Тебе же лучше будет.
Во-первых, с тебя все обвинения снимут, что диверсантов упустил, а во-вторых, я о тебе в Кремле
поговорю, чтобы тебя наверх взяли как опытного и проверенного товарища.
- По гроб жизни буду тебе благодарен, Лукич, - пообещал генерал, - а какой помощи тебе от меня
нужно?
- Первую помощь, которую ты мне можешь оказать - это сделать так, чтобы меня не задерживали на
каждом шагу, - попросил я, - и дал мне какого-нибудь толкового сопровождающего, чтобы я в городе
не заблудился и чтобы на меня не напали какие-нибудь хулиганы. Я слышал, что после амнистии
пятьдесят третьего года здесь полно урок.
Генерал косо на меня посмотрел, помолчал и ответил:
- Сделаем! Прежде всего тебе нужно переодеться во флотскую форму - меньше цепляться будут. А
насчёт сопровождающего... Как тебе тот малый, что тебя в комендатуре принимал?
- Ничего, - сказал я, - боевой. А голова у него работает, или он у тебя в комендантской роте
служит?
- Нет-нет, - обиделся генерал, - неужто я бы послал брать такого человека, как ты, Лукич,
какого-то болвана из комендантской роты? Толковый пацан. Коли надо, то и в ухо кому угодно
может зафитилить - вспотеешь кувыркаться. Кроме того, он к нам из флота перешел и в их делах
толково разбирается.
- А дисциплинированный? - поинтересовался я.
- А как же, - ответил Сидорович, - что прикажут - все выполнит. Прикажи родного отца расстрелять
- слова не скажет. Мы же когда его брали, то проверяли, как положено.
- Хорошо, - сказал я, - зови его.
Звали лейтенанта Алексеем, а фамилию его я, честно говоря, подзабыл.
Увидев меня, которого он запихал в одиночку, сидящим в кабинете начальника Управления, он и
бровью не повёл. Возможно, он решил, что его вызвали, чтобы помочь выбить из меня нужные
показания.
Он остановился у дверей, всем своим видом демонстрируя готовность выполнить любое приказание
командования.
- Леша, - сказал Тимофеич, - с этого момента и до особого распоряжения ты откомандировываешься в
подчинение к товарищу.
Он показал рукой в мою сторону.
- Зови меня Василием Лукичом, сынок, - разрешил я, если для тебя обременительно называть меня
товарищ полковник.
- Есть, товарищ полковник, - вытянулся лейтенант по стойке смирно, - разрешите вопрос, товарищ
полковник?
Я разрешительно кивнул головой.
- В чем будет заключаться наша деятельность?
- Мы будем вылавливать диверсантов, - пообещал я и, увидев, как блеснули его глаза, добавил: -
и допрашивать их с пристрастием.
На юном лице лейтенанта засветилось предвкушение неземного блаженства.
ДАЛЬШЕ
| 
