Бунт, часть 2
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОВЕСТИ
Восьмёркину сразу же стало сниться нечто странное, и что ещё хуже - неприятное. Во сне на него вдруг накинулись пауки и стали кусать и душить. Всё выглядело так живо, что Восьмёркин растерялся. Пауки быстро выели ему глаза, проникли внутрь него через нос и рот, от укусов распухло всё тело. Но самым страшным было то, что Восьмёркин при этом не мог шевелить ни руками, ни ногами. С каждой секундой пауков становилось всё больше, они выползали из щелей и дыр в стенах и полу, они накрепко опутывали бедного Восьмёркина своими липкими сетями и некоторые из них мгновенно, как вспышка, превращались в монстров наподобие того, которого Восьмёркин лишил жизни в подвале. Они злобно шипели, взывая об отмщении, они во что бы то ни стало хотели изжить Восьмёркин со свету, но у них почему-то это не получалось, и от этого они злились и суетились ещё больше. Спелёнутый и ослепший Восьмёркин каким-то чудом исхитрился освободиться, но пауки вновь набросились на него и стали душить с утроенной силой. Они давили числом, и борьба шла с переменным успехом. Бесконечно, однако, так продолжаться не могло, и задохнувшийся Восьмёркин в конце-концов проснулся...
Широко раскрытыми от пережитого ужаса глазами он уставился в темноту перед собой. С ним и на самом деле ЧТО-ТО ПРОИСХОДИЛО. Он долго не мог понять - что именно, но было ясно, что по нему что-то ползало, да не просто ползало, а копошилось бурной массой. Руки и ноги были как будто скованы, совсем как это было во сне, а в носу и горле противно першило. И лишь тогда, когда на лбу явственно что-то царапнуло кожу, Восьмёркин вдруг сообразил, ЧТО ЭТО ТАКОЕ...
Он дёрнул головой и руками одновременно, чтобы смести с лица эту гадость, невидимую во тьме, но ему не удалось этого сделать. Голова была притянута к подушке пружинистой массой, которая только трещала при его судорожных движениях, но не рвалась. С руками и ногами было то же самое. Восьмёркину удалось всё же подтянуть к лицу правую руку, и тотчас же по ней пронёсся целый легион невидимых созданий. Содрогаясь от отвращения и страха, Восьмёркин напряг все силы, на которые был способен в этот момент, и скатился с дивана на пол.
Над ним затрещало, и что-то липкое хлестнуло по лицу. ПАУТИНА. На голове явственно зашевелились волосы. Восьмёркин вскочил, но что-то помешало ему устоять, и он снова повалился на пол. Всё вокруг него было в паутине. Он дотянулся всё же до лампы и щёлкнул выключателем.
То, что он увидел, не поддавалось разумению, и потому заставило его застонать от ужаса. Вся комната оказалась во власти пауков, и походила скорее на могильный склеп, чем на жилое помещение. Т а к о г о обилия паутины он не видел никогда, даже в подвале дома накануне. Миллиарды пауков сновали вокруг, распуская свои зловещие сети, и Восьмёркину показалось, что они набились в эту маленькую комнату со всего города...
Восьмёркин испуганно замахал руками, но только всё больше запутывался. Ему снова удалось вскочить, и он, обезумев от происходящего, ринулся в поисках выхода.
С трудом он отыскал дверь, выискивая прямой путь на улицу. Пауки не давали ему опомниться. Они набросились на Восьмёркина с таким ожесточением, словно решили похоронить его тут заживо. Но было поздно. Ослеплённый и оглушённый Восьмёркин прорвался всё же к двери и навалился на неё всем телом. Щеколда треснула, отлетела, и повисла в паутине. Восьмёркин вывалился наконец за порог, и увлекая за собою сопротивляющиеся шлейфы, остановился только у калитки, перебежав по каменной дорожке через весь двор.
Но и на улице покоя тоже не было. На улице тоже творилось нечто невообразимое, и это н е ч т о было куда как пострашнее, чем у Восьмёркина в доме. Кошмарный сон выплеснулся и за двери, усиленный многократно. И Восьмёркин сразу сообразил, В ЧЁМ ИМЕННО было дело.
По всей округе разносился истерический лай от чего-то взбесившихся дворовых собак. Где-то трещали раскалывающиеся стёкла, перекрываяь не стихавшими отчаянными воплями. Над крышами домов занималось зарево пожара. Его отблески зловеще плясали на соседних заборах и в уцелевших окнах. Рядом раздался пронзительный визг автомобильных тормозов, где-то взвыла милицнйская сирена, но тотчас стхла. Окно соседского дома с треском вылетело, и из него с животным хрюканьем вылупился человек, с ног до головы укутанный в некое подобие грязной рваной простыни. Восьмёркин пригляделся и понял, что это не простыня, а всё та же паутина, которя чуть было не свела с ума его самого.
- На помощь! - завизжал человек, и в свете пожара Восьмёркин заметил, что глаза этого человека вот-вот буквально выскочат из орбит. Соседский пёс сошёл с ума, он дёргался на цепи и шумел тк, словно его жалили осы. Зарево над крышами поднялось выше. Казалось, это восходит солнце. В проёмах некоторых отвещённых окон метались призрачные тени. Восьмёркин не заметил, как оказался на середине улицы и вздрогнул, на этот раз от раздавшегося неподалёку взрыва.
Начиналось какие-то С В Е Т О П Р Е С Т А В Л Е Н И Е...
Вдруг кто-то дернул Восьмёркина за руку. От неожиданности Восьмёркин ришатнулся и больно ударился спиной об забор. Перед ним стоял какой-то полураздетый парень с по-детски удивленным выражением на лице и пятернёй вычёсывал из своей шевелюры спрятавшихся там пауков.
- Что случилось? - громко спросил парень у Восьмёркина, и стало ясно, что, несмотря на глупую улыбку, он напуган гораздо сильнее, чем сам Восьмёркин.
- Не знаю. - пробормотал Восьмёркин и пожал плечами. - А ты кто такой?
- Соседский я! - выпалил парень и затряс головой. - Из деревни только-только приехал! Только уснул - а тут э т о... И дома как назло никого нет, а пауков откуда-то взялась полна хата...
В этот миг за забором снова завопил голый сосед:
- Да помогите же кто-нибудь!
Восьмёркин вдруг решился. Он подскочил к забору, перемахнул его и бросился на этот дикий крик. Парень поспешил за ним. В этом сумсшедшем доме, в какой превратились окрестные улицы, для того, чтобы не свихнуться на самом деле, нужно было делать сейчас хоть что-нибудь.
Взбесившийся мужик плясал перед развороченным окном и сдирал с себя остатки паутинного савана. Свет внутри дома не горел, и из окна, словно из подпола, доносились странные звуки, в которых Восьмёркин с трудом различил плач ребенка.
Парень с разбегу было сунулся в окно, но тотчас отпрянул, потянув за собой что-то шевелящееся.
- Паутина!!! - заорал он истошно, испуганно размахивая руками.
Восьмёркин осторожно заглянул в тёмный провал окна. Комната до отказа была забита паутиной.
- Ну и гадость, совсем как и у меня в хате... - выругался парень, покончив с пауками у себя на голове. Хозяин дома подскочил наконец к окну, но Восьмёркин вцепился ему в плечо.
- Назад! - заорал он.
- Там жена! – выкрикивал хозяин. – Там дети! СПАСИТЕ ИХ!!!
Его глаза вдруг потухли, он обессилено прислонился к стене и расплакался.
- Спички! – выпалил Восьмёркин и отшвырнул несчастного подальше от стены. - Спички!!!
Парень сунул руку в карман брюк, и в ней появилась зажигалка.
- Теперь бумагу! – повернулся Восьмёркин к хозяину. – ЖИВО! Где у тебя бумага?
Хозяин вскочил, бросился в сторону, затем опомнился м побежал к сараю. Через минуту он тащил к окну кусок картона.
- Не то… - поморщился парень, пытаясь разодрать картон на лоскуты.
- Нужнв газеты! – заорал Восьмёркин.
- Все газеты в доме! – провыл хозяин в страшной тоске. – Во дворе ничего не-ет!
И, как в плохой мелодраме, он снова простёр руку к окну:
- Жена!.. Дети!.. Спасите их!
Мимо двора с бешено работающей мигалкой пронёсся милицейский «бобик», и заполняя всё вокруг отвратительным визгом, исчез за поворотом. Собаки во дворах не переставали надрываться.
- Бензин! – потребовал Восьмёркин. – Керосин! Что-нибудь!
- Быстрее! – со злостью толкнул хозяина парень. Он оказался понятливым помощником.
Бензин нашёлся быстро. Восьмёркин свернул кусок картона в трубку, смочил его в горючей жидкости и чиркнул зажигалкой. Потом он подскочил к оконному проему и ткнул факелом в зловещую темноту…
Паутина побеждено затрещала и стала оседать. В жаре пламени бились сотни маленьких членистоногих существ. Они облепили руку Восьмёркина, и во мгновение ока она покрылась прядями свежей паутины. Восьмёркин захотел её содрать, но паутина только трещала, а пауки тем временем добрались и до его головы. Это было ужасно. Восьмёркин бросил огарок в комнату и снова стал давить на себе пауков. Однако страх перед ними вдруг быстро исчез. Появилась решимость драться.
- Ещё картона! – заорал он. – Да поживее!
Через несколько минут в комнате перед окном был образован довольно обширный плацдарм, свободный от паутины. Восьмёркин быстро перевалил через подоконник и этот плацдарм занял. Парень протиснулся вслед за ним и по мере сил стал помогать. Но он больше мешал, и Восьмёркин погнал его назад на улицу готовить новые факелы.
Плач ребёнка стал громче, и Восьмёркин начал пробиваться в ту сторону, откуда он раздавался. Пауки отступали с боем. Они словно озверели, если так можно было выразиться в данной ситуации. Целыми комьями, мгновенно распадавшимися на множество частей, они сыпались ему на голову, струились за шиворот, забирались в нос, целились в глаза, и Восьмёркин не успевал сделать нового шага, как покрывался цепкими ворохами паутинной вуали. Эта одержимая настойчивость пауков была загадочно страшной. Парень, вооружённый факелами, снова оказался рядом. Временами он вырывался вперёд и своими суматошными движениями сбивал Восьмёркина с верного пути. Комната казалась бесконечной, Восьмёркин то и дело натыкался на бесчисленные предметы, заполнявшие её, а плач ребёнка вроде и не приближался. Долгое время хозяина дома не было ни видно, ни слышно, но внезапно обернувшись, Восьмёркин заметил у себя за спиной его искаженное от страха лицо.
- Скорей!!! – закричал хозяин дома. – РАДИ БОГА! ОНИ ЖЕ ИХ СОЖРУТ!!!
Восьмёркин с нескрываемым раздражением оттолкнул его от себя, и перевернув попавшийся под ногой стул, сделал отчаянный рывок вперёд. Паутинная стена перед ним с оглушительным треском обрушилась, и в неверном свете пламени Восьмёркин увидел такое, от чего у него подкосились ноги.
Перед Восьмёркиным находилось что-то широкое и гладкое, с подозрительно плавными и закругленными обводами, в котором он с трудом узнал полностью забитую паутиной двуспальную кровать. С краю на этой кровати лежал полупогруженный в чёрную от сновавших по ней пауков кокон размером с человеческое тело. А рядом с этим ужасным коконом ревел и ворочался в ужасной «вате» из измочаленной паутины ребёнок лет двух. Он отчаянно размахивал покрасневшими от напряжения ручонками и всё больше и больше запутывался в цепких прядях. Пауки лепили вокруг него непробиваемый заслон, стараясь превратить малыша в такой же кокон, какой уже лежал рядом.
Восьмёркин оцепенел, не в силах пошевелиться, но сильный толчок в плечо чуть не сбил его с ног. Вырвавшийся вперёд и выкрикивавший что-то нечленораздельное несчастный отец семейства заслонил от него эту ужасную картину, и тогда Восьмёркин, выронив из задрожавших рук свой факел, внезапно бросился прочь.
В панике он свалил пробирающегося на выручку парня, натыкаясь на разбросанные кругом стулья, продрался к проделанному выходу и выпрыгнул в окно на двор.
…В замешательстве выискивая выход на улицу, Восьмёркин случайно попал в загон к взбесившейся собаке, которая, клацнув зубами, вцепилась ему в ногу. От боли он протрезвел, огрел собаку по морде подвернувшимся чурбаком, и вскочив на будку, перевалился через забор на улицу.
Его мутило так, словно он получил удар по голове и сотрясение мозга. Мозги и на самом деле были потрясены. Перед глазами всё стоял тот проклятый КОКОН, без сомнения, заключавший в себе человека. И без сомнения, человек в нём уже не дышал. Этого Восьмёркин вынести был не в силах.
«Какая гадость!» - с отвращением подумал он, и его вдруг вырвало прямо посреди улицы.
В каждом доме происходило почти одно и то же, словно глобальное действо разворачивалось по заранее расписанному сценарию. Пожар погасили, но весь город, казалось, наполнился завыванием пожарных сирен, криками ужаса, и – что больше всего угнетало и не позволяло сосредоточиться – почти истерическим собачьим лаем. По улицам бегали раздетые люди, одни что-то делали, другие только кричали и плакали, размахивая руками и цепляясь к Восьмёркину в надежде на помощь. Но Восьмёркин уже не был в состоянии кому-либо помогать, помощь сейчас требовалась ему самому… Ему стало так страшно, как не бывало страшно никогда в жизни. Восьмёркин вдруг сорвался с места и сломя голову помчался вниз по улице.
Он бежал, минуя улицу за улицей, квартал за кварталом, и везде видел одно и то же. Казалось, наступил самый настоящий конец света. Совсем рядом, в только-только занимающемся пламенем доме что-то взорвалось, обсыпав его с головы до ног дымящимися осколками. Восьмёркин шарахнулся в сторону и угодил прямо под колёса вывернувшей из-за угла пожарной машины. Внезапный вопль сирены, отчаянный скрип тормозов – и эта кошмарная ночь для Восьмёркин наконец-то окончилась…
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
|
