|
Два молодых одесских шулера, выезжая "на гастроли", попадают в странный город. Об этом фантастическая повесть известного одесского барда Анатолия Барбакару. Подготовлено к печати издательством "Одесса-мама", 1991 г.
Считаем нужным еще раз напомнить читателю, что действие повести происходит ещё во времена СССР, когда не было ни мобильников, ни компьютеров, ни иномарок (самым шикарным автомобилем тогда была "Волга" ГАЗ-24). Тогда полиция называлась милицией и преступность по нынешним временам была такая мизерная, что ее как бы и вообще не было. Если и была какая-то мафия, то только на Сицилии, слова "рэкет" и "киллер" были заморской диковиной, а экономика вместе с торговлей была только государственная, то есть социалистическая.
В рукописи повесть впервые "засветилась" осенью 1987 года, это установленный факт.
Посвящаю Мише Десенко
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Стр. 3
У Шуры я застал привычную картину. Мария Владимировна, бабушка Шуры, впустиы меня, вернулась в комнату, села на диван и сосредоточенно уставилась на телевизор. Сам Шура стоял в центре комнаты спиной к телевизору. Перед ним, вперев руки в бока, располагалась разгневанная Лидия, его жена. Друг занимал обреченную позицию - "меж двух огней". В упор его расстреливали очереди возмущённых фраз любящей супруги, а с тыла время от времени доставали отдельные выстрелы - колкости ехидной бабушки. Шурик стойко держал оборону: внимательно и грустно глядел под ноги, в пол.
- Чего ты молчишь? - психовала Лидия. - Нечего сказать, да? Нечего?
Шурик молчал.
Я тихонько шагнул к столу, присел на стул и деликатно уткнулся в "Книгу о вкусной и здоровой пище". Шурик на мгновение поднял на меня грустные глаза и тут же вернул взгляд на место - под ноги.
- Так и будешь молчать? - Волновалась Лидия. - Великий немой ещё...
- Великий слепой, - поправил её вдруг Шурик.
- А?
- Великий - это слепой, - напомнил Шурик. - Не немой, а слепой.
- Пусть лучше молчит, - сказала бабушка. И добавила:
- Маленький негодяй.
Всё было знакомо. Подобные сцены повторялись в этой доброй коммунальной квартире каждый день. Обычно с утра. Тема сканадалов была одна: за последние два месяца Шурик, глава семейства, не принёс в дом ни копейки. Все заработки Шуры от "шабашек", а какие могут быть "шабашки" летом, когда пляжный картёжный сезон в разгаре.
"Экая прорва яиц в этом пироге, - удивился я прочитанному. - Будешь тут маленьким негодяем на этих яйцах".
При росте меть семьдесят пять Шура весит килограммов сто. Впрочем, при всей мешковатости, он на удивление силён какой-то дремучей силой.
- Ты... ты мне ответь. - Лидия попыталась взять спокойный тон. - Когда ты... Ты сказал, аванс будет в четверьг. А сегодня воскресенье, так? - Она, нагнувшись, ласково и пристально заглянула Шурику в опущенные глаза. Снизу вверх. - Так, да?
- Не в четверьг, а в четверг, - открыл Шурик рот во второй раз.
- Ну, гадина! - взорвалась Лидия. - Он ещё поправляет, а!
- Маленький мерзавец, - сказала Мария Владимировна, не отрываясь от экрана. - Всё через карты.
- Ты... Ты когда играешь, ты... ты о Ленке думаешь?! У тебя же дочь... Гад ты такой.
"Всё - подумал яю - Наконец-то". После этих слов должна была наступить развязка. И развязка наступила.
Шурик резко вскинул голову, вставил жесткий взгляд в супругу и жестко спросил:
- Сколько вам надо?
При этом решительно схватился за задний карман потёртых джинсов, нащупывая воображаемый бумажник. Нервно впихивал в тесный карман пальцы.
- Сколько, я спрашиваю?
Я усмехнулся. В кармане у Шурика могли быть только пробитые трамвайные талоны. Все присутствующие догадывались об этом.
- Давай все, - сказала Лидия едко.
- Все? - замер Шурик. Он, вроде, поразился именно тому, что у него требуют все деньги.
- Все, все, - поддакнула и бабушка.
Шурик секунд десять помолчал. Скосив глаза, сделал вид, что решает какой-то очень важный вопрос. Вроде того, что отдавать ему все деньги, или только часть.
- Ладно, принял он наконец решение. - получите все... вечером.
Он решительно вышел в прихожую, и через секунду хлопнула входная дверь.
Я встал. Виновато пожал плечами.
- Играть идёте? - устало спросила Лидия.
- Не... насчёт работы... надо подойти.
Лидия понимающе кивнула.
- До свидания, - громко, чтобы услышала глуховатая Мария Владимировна, попрощался я.
- Пока... - буркнул я Лидии и юркнул в прихожую...
Шурик ждал меня на углу у телефонной будки.
Молодое, рваное листьями солнце пахло свежестью. Невозможно грустить в Одессе летом в солнечный день, имея уйму свободного времени и зная, что солнечные дни будут и завтра, и послезавтра. И что свободное время тоже будет.
Пляж Одессы утром - этакое подобие рая. Солнце пока заигрывает, щекочет, резвится. Пляж полупустой, свежий. Бабушки в белых халатах, надсмотрщики топчанных плантаций, кучкуются, мило беседуют. Готовятся к рэкету. Пока жертв мало, нет смысла суетиться.
Мы с Шурой прошли вдоль занятых топчанов. На некоторых из них уже были приколоты расчерченные под преферанс листы. Присели на ближайший свобоный топчан.
Я стянул футболку, глубоко вздохнул пахнущий водорослями воздух и уставился на горизонт. На мутно-синие стоящие на рейде суда. Хочется верить, что сегодня, наконец-то, что-то произойдёт. Что-то необычное, редкое, важное. Надежда на это регулярно рождается по утрам, чтобы к вечеру тихо умереть.
Вот и сегодняшний день распускается вяло. До обеда ни одной игры у меня и одна мелкая "пуля" у Шуры. Туристочек мало и все чересчур провинциальные.
Группа то ли англичан, то ли американцев загорает неподалёку. Разговаривают, как горло полощут, щёлкают фотоаппаратами, смеются громко и жестко. Женщины переодеваются прямо на топчанах.
И день сонный, и разбудить его нечем.
Искупавшись, плюхаемся на песок. Дремлем. Жарища. Мысли ползут по извилинам медленно, как ртуть в столбике термометра.
Я размышляю о том, переходить на "ВАЗ" или остаться в команде. Надоело быть на вторых ролях, но, с другой стороны, гусарская жизнь профессионального спортсмена...
Гляжу на рядом лежащую мясистую спину Шурика и в который раз задаюсь вопросом: почему его все любят. Карточный клуб пляжа пёстрый. Тут и шоферы, и грузчики, и профессора. Есть генеральша и даже один бывший дипкурьер. Все разные, сочные. И все любят Шуру...
Прислушиваюсь к тому, о чём говорят на ближайших топчанах. Закрываю глаза.
- Сняли все номера, - голос Ленгарда, маленького седого, уважаемого здесь еврея. В прошлом серьёзного шахматиста. - Три соседних номера в интуристе...
- В "Космосе"? - Кеша вставился. Этот обожает поговорить и посмеяться. Когда выигрывает.
- Из крайних номеров сверлят в средний дырки. В стенах.
- Там же ковры... - это недоверчивый Арон, фотограф из горсада.
- И ковры сверлят, - волнуется Кеша.
- Чтобы через ковёр было видно, надо дырку со стакан, - усомняется Арон.
- Что дальше, - продолжает Ленгард. - Под ковром пускают шланг и под ноги резиновую подушку. И воздух качают.
- Подушку видно, - не успокаивается Арон.
- Ковриком накрыли, - поясняет Кеша.
- В среднем номере двое. Играют. Свои смотрят, как сядет клиент и идут в номер, который у него за спиной. Сигналят через дырку. Качают.
- Додумались же?! - изумляется Кеша.
Все изумляются.
Я открываю глаза и вижу перед собой бронзовую спину Шурика. По ней от лопатки к плечу ползёт божья коровка. Шуре, наверное, щекотно. Надо её согнать. Но лень пошевелиться. Шурик бы не поленился - согнал. Я не сомневаюсь в этом. И я поступлю так же. Но пока лежу, сонно наблюдаю за наглой живностью и не шевелюсь...
ГЛАВА 1.
ГЛАВА 2.
ГЛАВА 3.
ГЛАВА 4.
ГЛАВА 5.
ГЛАВА 6.
ГЛАВА 7.
|
