|
Джеймс Дуглас Моррисон появился на свет 8 декабря 1943 года. Родителями его были контр-адмирал военно-морских сил США Стивен Моррисон и его супруга Клара. «Одни на свет являются для сладких утех, других в жизни ждет бесконечная ночь». Казалось, «благополучное» происхождение гарантирует первый вариант, но получилось совсем иначе. Вот самое сильное детское впечатление. Джиму было семь лет, они с отцом ехали в машине, вдруг впереди перевернулся грузовик, везший индейцев-батраков.
Окровавленные индейцы
Рассыпаны по утреннему шоссе.
Толпа призраков
Входит в скорлупку ума
Маленького мальчика.
Джим просил отца остановиться и помочь раненым, - но шикарный лимузин равнодушно обогнул место происшествия. Один из индейцев испустил дух буквально на глазах мальчика. Моррисон говорил друзьям, что душа индейца в этот момент переселилась в него. «Отец, я хочу убить тебя!»- кричал спустя семнадцать лет Джим Моррисон. «Мать, я хочу опозорить тебя!»... В каком-то смысле он сделал это. В анкетах и биографических справках Моррисон писал, что родителей у него нет, хотя это было не так. Еще подростком он ушел из дома, порвав со своей привилегированной кастой раз и навсегда. Родственники тоже не хотели его знать: это была паршивая овца, настоящий позор для элитной семьи высокопоставленного военнослужащего.
Молодой Джим Моррисон «прибродяжничал» в Калифорнию. Здесь он жил «на дне», но оставался интеллигентным, начитанным юношей - Джойс, Бодлер и Керуак среди его фаворитов. Он был мрачноват, застенчив и неуклюж - девушки любили над ним издеваться. Занимался на факультете кинорежиссуры Лос-Анджелесского университета и понятия не имел о музыке. Лишь в 1964 году ему захотелось петь и он начал писать песни.
Органист Рей Манзарек учился вместе с Джимом в колледже и играл в группе «Рик и вороны». Он влюбился в стихи Моррисона и стал настойчиво предлагать их коллегам по ансамблю, в результате чего был из него изгнан вместе с «бредовыми» виршами. В центре по изучению йоги ему удалось завербовать гитариста Робби Кри-гера и ударника Джона Денсмора. «Если бы были чисты двери восприятия, все бы представлялось человеку в истинном свете, то есть бесконечным», - Джим Моррисон очень любил этот афоризм Уильяма Блейка, и новый ансамбль назвал себя «Двери».
Два года «Двери» служили приманкой для танцующих в отнюдь не лучших питейных заведениях Лос-Анджелеса. Но тем не менее их репертуар постепенно обретал собственное лицо. Настал момент, когда в нем помимо традиционных блюзов стало около двадцати пяти песен собственного сочинения, и группа, наконец, была осчастливлена нищенским контрактом (две споловиной тысячи долларов и 5% потиражных).
Первый альбом группы, названный просто «Двери», стал в рок-музыке эталоном ошеломительного дебюта. Что ж, откроем эти двери. Две песни альбома написаны не Джимом. Это «Человек с черного хода» негритянского блюзмена Вилли Диксона и «Алабама-зонг» Бертольта Брехта и Курта Вайля (из спектакля «Расцвет и. упадок города Махагони»). В первой Моррисон перевоплощается в «белого негра», изгоя любви и отщепенца общества, оттесненного к «черному ходу», но не потерявшего собственного достоинства. Он презирает людей «у парадного подъезда» и мстит им, пугая и нервируя их.
«Алабама-зонг» - лубочная сатирическая зарисовка, безнадежная «забулдыжная» песня, замечательно передающая состояние американского похмелья времен «упадка»:
Эй, покажите мне дорогу В следующий виски-бар И не спрашивайте, зачем,
Просто, если мы не найдем дорогу В следующий виски-бар -
Мы все помрем, мы все помрем,
Скажу я вам...
Эти две песни как материальные, «бытовые» рамки обрамляют аллегорические, полные странных образов и метафор сочинения самого Джима Моррисона. Эпиграфом не только к первой пластинке, но и ко всему творчеству Джима, могла бы послужить песня «Хрустальный корабль». Название это рождает литературные ассоциации, вызывает в памяти имена двух кумиров Моррисона: Блейка («Хрустальный чертог») и Рембо («Пьяный корабль»). Вновь два полюса: благоговейная любовь и хаос отчаяния... «Дни светлы и наполнены болью» - все в этой строчке. Смятенное «половодье чувств» здесь - это духовный бунт, порыв к неизведанному и отрешение от обывательских ценностей.
Как эти настроения были созвучны времени! Моррисон мгновенно стал одним из символов молодой протестующей Америки. Песни в ансамбле сочинялись коллективно, «под стихи». Обычно Моррисон намечал основной музыкальный образ, а Рей Манзарек изобретательно развивал его, вплетая в мрачноватые блюзовые ходы изящные, чуть сентиментальные мелодии.
О двух вещах надо сказать особо. Это, во-первых, дарование Рея Манзарека. Он играл, как правило, в строгой традиционной манере блюза и свинга и на электроинструментах, которые сегодня кажутся буквально допотопными. Тем не менее, и сегодня его партии звучат живее, интереснее и свежее, чем блестящие творения нынешних электронщиков. Во-вторых,- и главное - голос Моррисона. Мне кажется, что рок-музыка никогда не имела другого столь яркого и эмоционально проникновенного вокалиста. Как правило, Моррисон, исполняя то или иное произведение, приводил и себя и аудиторию в состояние колоссального внутреннего напряжения. Его даже называли шаманом.
Вскоре после первого альбома в свет вышел второй - «Странные дни». Это действительно какая-то странная, зачарованная пластинка, наиболее «чистый», лишенный каких-либо внешних эффектов, лозунгов и позы продукт фантазии Джима Моррисона. Она ассоциируется у меня с фильмами Феллини. Характерна обложка альбома: на ней изображено выступление труппы уличных циркачей. Картинно застывшие в порыве фигуры лысого силача в античном «обмундировании», веселящегося карлика с лицом взрослого мужчины, жонглера в маске Пьеро, бесстрастно-напряженных акробатов. «Люди странны, если ты странник»... Песни пластинки - загадочная, печальная лирика, видения боли, потерянности и несчастной любви глазами отлученного, неприкаянного странника.
«Странные дни настигли нас»: это ощущение созерцательного оцепенения взрывается до основания в последней песне альбома - «Когда музыка стихнет».
Что они сделали с Землей?
Что они сделали с нашей прекрасной сестрой?
Опустошили и разграбили,
Изрезали и искусали ее,
Искололи ее ножами при свете солнца и зари,
Стянули ее заборами и замучили.
Я приложу ухо к земле,
Я слышу очень тихий звук -
Тс-с-с!
Ансамбль замолкает, еле слышен пульс ударных... вдруг - невиданный, невероятный выплеск энергии...
Мы хотим весь мир и мы хотим
его немедленно!!!
В словах Джима Моррисона не было политической конкретики, но эта песня трактовалась как одно из ярчайших произведений рок-музыки протеста. Левый радикализм был в то время в большой моде; масса подпольных ансамблей и даже коммерческих встало в «революционную» позу. Однако у большинства «ниспровергательство» носило поверхностный, а порой и спекулятивный характер, было лишь данью призыву тинейджеров «долой взрослых!». На их фоне песни «Дверей» резко выделялись своей искренностью, выстраданностью. В то время, как молодежный нонконформизм вырождался в форму пассивного, созерцательного хиппианства, Моррисон оставался бунтарем. Джулиан Коуп, известный сейчас музыкант «новой волны», подметил очень верно: «Джим не был хиппи, он был, скорее, антихиппи - поскольку действительно хотел изменить мир». Да, творчество Моррисона было глубже, значительнее, чем большинство деклараций музыкантов «новой левой» - и сегодня, спустя десятилетие с лишним, это стало очевидным.
|
