|
Я не могу петь в стиле Джима Моррисона (Jim Morrison)! Я никогда не пела "Light My Fire". В конце 60-х годов я делала уже много кавер-версий для серии альбомов Top Of The Pops. Обычно я отправлялась на студию " Mayfair" на улице South Molton Street и там записывала все эти каверы. Я записала "Good Morning Freedom" с Элтоном Джоном (Elton John): он пел за Роджера Кука (Roger Cook), а я – за Мадлен Белл (Madeline Bell). Потом мы с ним сделали " Young, Gifted and Black". Но должна сказать, что не помню, чтобы когда-нибудь пела "Light My Fire". Обычно на сборниках каверов молодые люди поют партии юношей, а девушки – партии девушек. В целом записи получаются похожими на оригинал. И в чем меня уж точно нельзя обвинить, это в том, что я пою похоже на Джима Моррисона.
В момент, когда Вам позвонили с Abbey Road, Вы много знали о Pink Floyd?
Я слышала только "See Emily Play", и она меня не сильно зацепила. Они не были моей любимой группой. Вот если бы мне предложили сотрудничать с The Kinks, я была бы на седьмом небе от счастья.
Позвонили Вам, должно быть, в воскресенье вечером.
Мне позвонил парень по имени Деннис, который работал на Abbey Road. Тогда вам платили наличными: кто-то приносил вам коричневые конверты со смешными целлофановыми окошечками. Деннис был парнем, который отвечал за деньги. Он действительно был бухгалтером. Как бы там ни было, ему, видимо, поручили связаться со мной. Он попросил меня прийти на запись: "Вы можете прийти, скажем, прямо сейчас?". Я ответила: "Нет". Тогда он сказал: "Хорошо, а завтра?". Но и на следующий день я не могла. Я сказала: "Единственный вариант – следующая неделя". Он ответил: "Нет, они заняты сведением. Они тогда уже почти заканчивали запись. Тогда я ответила: "Хорошо, я могу писаться в воскресенье с 7 до 10 вечера".
Какое первое впечатление произвела на Вас группа?
Они не слишком много разговаривали. Единственным, кто говорил хоть что-то, был Дэвид Гилмор. Это было самым устойчивым впечатлением. Не помню, чтобы я говорила с кем-то еще. Я вошла, а они сказали только: "Так, мы записываем этот альбом, и там есть такой вот трек – мы на самом деле не знаем, что с ним делать". Они рассказали мне, о чем альбом: о рождении, смерти и всем том, что происходит между этими двумя моментами. Я сказала: "Сыграйте мне эту мелодию". Они это сделали, и я спросила: "Ну и что вы хотите?". Они ответили: "Не знаем". А вы помните, я еще была очень зеленой. Я, конечно, уже работала некоторое время, и уже записала свои собственные песни, но все-таки этот процесс был для меня новым. Так вот, я послушала мелодию...
Для Вас ясно было, что "The Great Gig" целиком посвящен смерти?
Нет. Я сказала: "Пустите меня в студию, дайте мне наушники, и процесс пойдет". Они же ответили: "Ладно, пропусти вступление". Я надела наушники и начала петь: "Ooh-aah, baby, baby — yeah, yeah, yeah". Меня прервали: "Нет, нет, это нам не нравится. Если бы нам нужно было такое пение, мы бы позвали Дорис Трой (Doris Troy). Попробуй немного потянуть ноты". И я стала тянуть ноты. К этому моменту я уже была лучше знакома с записью бэк-треков. Потом же мы несколько раз беседовали об этом, и я помню, как думала: "Я действительно, действительно не знаю, что делать. Может быть, лучше будет, если я скажу "большое спасибо" и откажусь от дальнейшей работы. Никакого успеха я не могла добиться, я вообще ничего не могла добиться. И тогда я подумала, что, может, стоит просто представить себя музыкальным инструментом. Я попросила запустить запись снова. Еще одно из устойчивых воспоминаний – прекрасный баланс в наушниках. Алану Парсонсу удалось добиться хорошего звучания моего голоса: отражающегося, но не слишком. Затем я закрыла глаза – это я всегда делаю – и меня захватило полностью, звук вокала был прекрасным, что всегда вдохновляет певца.
Получается, что Вы преодолели некий камень преткновения, отказавшись от идеи выразить нечто специфическое.
Они сказали, чтобы я пела более эмоционально. И я начала улавливать нотную структуру, и ребята сказали: "Похоже, мы двигаемся в правильном направлении". Я попросила включить пленку. Я уже знала по прошлым работам – я называю это "Торри первой записи" – что с первого раза я пою лучшего всего. И по окончании прослушивания первой записи Дэйв Гилмор сказал: "Сделай еще одну запись, но еще более эмоциональную". Я записала еще одну. Он посчитал, что можно и ее улучшить. Я опять начала петь, но на середине поняла, что начинаю повторяться, скучно делать то же самое. Не было уже вдохновения свыше, чего-то моментального. Звук получался вымученным. И решила, что хватит. Иначе получался кошачий концерт.
Я была очень удивлена тем, что смогла спеть так высоко. У меня словно глаза открылись. До того, когда я пела на бэк-вокале с другими девушками, я всегда пела низкую гармонию. И никогда не думала, что мое пение увидит свет.
Рик Райт, по-моему, потом говорил, что я была смущена. И я действительно была! Я думала: "О Боже!". Я всех поблагодарила, и ушла. В десять вечера я уже ужинала со своим бойфрендом в Chelsea Kitchen на King’s Road.
В первом пассаже песни была слишком ярко выраженная мелодия, чтобы считать ее импровизацией. Казалось, что мелодия эта разработана. Но ведь это было не так?
Как композитор, я написала несколько мелодий. Но я часто пыталась анализировать, как записана эта песня, и я не знаю, как так получилось, что у всех складывается такое впечатление.
Вы думали о других исполнителях, когда записывали этот трек? Они повлияли на Вас? Вокал получился достаточно "черным", этакий госпел.
Нет, не думала. Я просто закрыла глаза и спела. По-моему, Роджер Уотерс как-то сказал, что это было счастливым стечением обстоятельств. И он прав. Очень возможно, это просто связано с моей наивностью.
Как бы там ни было, Вы все записали за два с половиной раза.
На самом деле, запись не могла бы продолжаться намного дольше, потому что она была ужасно изматывающей. У меня выступили капельки пота. Запись была тяжелой, тут двух мнений быть не может. Я бы сейчас не смогла это повторить: я бы взяла получасовой перерыв и ушла за сцену со стаканом воды (смеется). С интересом потом узнала, что когда Floyd поехали в тур, Blackberries исполняли мою партию втроем. И это идеальный вариант исполнения.
Как оценила Вашу работу группа?
Я сказала: "Надеюсь, все получилось". А они ответили: "Да, все прекрасно, спасибо". Я и ушла. Как я уже говорила, мне казалось, что получился какой-то сплошной визг и свист. Я на самом деле думала, что эта запись никогда не увидит свет, а потому и не выясняла, какова ее судьба. Но потом я как-то шла по King’s Road, мимо музыкального магазина, и увидела в витрине громадный плакат с призмой и световым спектром, заметила надпись Pink Floyd и подумала, не тот ли это альбом, для которого я пела. Я зашла, разглядела альбом и прочитала: "Вокал в The Great Gig In The Sky – Клэр Торри". Я купила пластинку, принесла домой и прослушала с самого начала. Думаю, это великий альбом. Первым делом я надела наушники. И мне казалось, что альбом вышел фантастическим.
Группа не прислала Вам экземпляр пластинки?
Нет. Но они мне прислали два билета на концерт в Earl’s Court в 1973 году.
Сколько Вам заплатили?
30 фунтов стерлингов – работа в воскресенье оплачивалась в двойном размере.
Вы пели с Pink Floyd в Knebworth в 1990 году...
Действительно. А вы знаете, что тогда они давали благотворительный концерт с Soft Machine. Тогда я впервые с ними пела. Со мной были еще Лайза Страйк (Liza Strike) и Вики Браун (Vicki Brown). У нас до того была очень маленькая репетиция, для этого мы собрались в доме Ника Мэйсона. Сейчас посмотрю в дневнике... Так... 3 ноября, с 12 до 2, St Augustine’s Road. Концерт состоялся следующим вечером. За него я получила 100 фунтов стерлингов.
Роджер Уотерс мне говорил, что много времени спустя, Вы часто с ним встречались, выгуливая собак...
Мой бойфренд, Харри, был хорошим гольфистом. А Роджер как раз переехал в дом поблизости. Он хотел войти в гольф-клуб и был заинтересован в Royal mid-Surrey. Какие-то наши общие друзья пригласили Роджера и Харри сыграть. Харри к тому моменту уже выяснил, кем был Роджер. Он и сказал Уотерсу: "Думаю, вы помните мою девушку, Клэр Торри". Роджер сказал, что у него есть своя студия и предложил, чтобы я поработала с ним. Через некоторое время он мне позвонил и спросил: "Что ты делаешь сегодня?". Я сказала, что собираются пойти в зоомагазин. Роджер рассказал, что в районе часа будет обедать неподалеку и предложил мне к ним присоединиться, съесть сэндвич, выпить пива, а потом вернуться в студию. В итоге я работала с ним на Radio KAOS.
В какой момент Вы решили добиваться права считать Вас соавтором "Great Gig"?
Через несколько лет люди начали постоянно меня спрашивать: "Что ты собираешься делать?". Я занялась вопросом и обнаружила, что цена попытки добиться права считаться соавтором будет слишком высокой. Я вынуждена была это проглотить. И если бы я начала заниматься этим, когда продолжала карьеру, то прослыла бы смутьянкой. Когда же я завершила карьеру, то вновь решила заняться вопросом соавторства. Оттуда все и пошло.
Чем Вы занимались после работы на "Dark Side"?
У меня было много занятий. Сотни и сотни телереклам. Каких именно? Одной из моих любимых была работа с Карлом Уэйном из Move на рекламе чая Ty-phoo. (Поет: "Time for a cuppa, it’s in the bag, the pick-you-up cuppa Ty-phoo. Woo!".) Таких реклам было много. Я могу 10 часов рассказывать вам об этих рекламах. Работала я и на рекламе Martini. (Поет: “Try a taste of Martini...”). Была реклама дезодоранта Right Guard. Ее я спела с Элэн Пейдж (Elaine Paige). Я записала несколько альбомов на Abbey Road с Оливией Ньютон-Джон (Olivia Newton-John) в тот момент, когда она была на пике своей карьеры,.. В восьмидесятых я работала с Tangerine Dream, Culture Club, Meat Loaf...
Что Вы думаете сейчас о своей работе на "Dark Side"?
Меня никогда не переставал удивлять тот факт, что люди до сих пор обсуждают эту работу. Но, с другой стороны, я понимаю, почему это происходит, ведь альбом получился и вправду очень и очень хорошим. Так что его будут продолжать обсуждать. Мама говорила мне, что он очень популярен в Непале. Кто бы мог подумать?
Автор: Джон Харрис
|
