|
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 2
Стр. 11
Щелкунчиком его называла дочка.
Однажды он стал раскусывать для нее большой грецкий орех, и у него сломался зуб. Дочка очень смеялась, хлопала в ладоши и стала называть его «мой Щелкунчик». Ведь с персонажем сказки Гофмана произошла как раз такая история…
Дочке тогда было пять лет, и они жили в Риге.
Потом папу сократили из армии, потом начались финансовые затруднения от того, что никто не хотел давать работу русскому «военному преступнику»… А потом жена Велта нашла себе красивого румяного шюцкоровца, продававшего ворованный русский металл в Германию, и, забрав с собой дочку, исчезла из жизни Щелкунчика.
Жена честно все сказала мужу – и про изменившиеся времена, и про то, что дружбы народов больше нет. И про деньги и неудачников. Ее розовощекий шюцкоровец Андрис называл себя бизнесменом и держался очень уверенно на своей родине, освободившейся от русского господства.
Велту все это подкупило. Она хотела стабильности и богатства для себя и для дочери. Красть русский металл и перепродавать его за бесценок на Запад – это теперь в Латвии называется солидным бизнесом…
Больше он не видел жену и дочку. Пришлось перебираться в Россию. Так что, собственно говоря, он больше уже не был Щелкунчиком…
Но прозвище это ему нравилось. Он так себя и называл теперь. Как бы в память о дочке. О ее маленьких ручках, обнимавших его, о ее круглом веселом личике, улыбавшемся ему, о ее пухлых губках, произносивших шаловливо: «Ты – мой Щелкунчик…».
Он вышел из здания театра и вновь остановился у афиши. Там он раскрыл конверт и прочитал на листке бумаги несколько слов, напечатанных на машинке: «Двадцать третьего мая в двадцать три часа у дома номер пять по Университетскому проспекту. У спортивной площадки».
Больше ничего не было сказано, но Щелкунчик все понял. Это означало заказ. Заказ означал деньги. Деньги означали опасную работу.
А что означала опасная работа? Смерть. Для кого-то. А может быть, и для него самого.
Щелкунчик задумался и медленно побрел по улице. Из-за туч выглянуло солнце, и асфальт стал просыхать.
Университетский проспект. В двадцать три часа. В это время – это довольно глухое место. Достаточно глухое, чтобы там можно было все. Поговорить, договориться, поссориться.
Спустя несколько дней, двадцать третьего мая, Щелкунчик доехал на метро до станции «Университет». Было уже поздно, половина одиннадцатого.
Торговля вокруг станции затихла. Из сотни расположенных тут киосков освещены были только несколько. Стояли бутылки с яркими наклейками, пачки сигарет.
Щелкунчик не спешил. Он точно знал, что до места ему идти двадцать минут. Он накануне побывал по указанному адресу и все там осмотрел. Большой дом на Университетском проспекте.
Позади него – спортивная площадка, огороженная железной сеткой. Рядом – проезд, темный, неосвещенный. Ему предстояло стоять рядом с этой спортплощадкой. К нему можно было подобраться с двух сторон, до самой последней минуты оставаясь невидимым.
Сам же Щелкунчик будет один и абсолютно беззащитен. Если что – даже бежать некуда. Дом не обогнуть – он огромный, и дорога – сам проспект – далеко внизу. Можно догнать спокойно…
В общем-то удивляться нечему. Всегда именно так и бывает. Тебе не остается ничего другого, как просто полагаться на судьбу.
«Раньше все очень любили песни Высоцкого, - вспоминал Щелкунчик. – Обязательно в любой компании ставили на магнитофоне его песни. Мужественные такие… Особенно одна – там, где про альпинистов. О том, что лучше в горах погибнуть, чем от водки и от простуд… И все слушали с замиранием сердца. Все это от хорошей спокойной жизни. Уж так спокойно и тихо жилось, что люди, взрослые мужчины, а на гору лезли с тоски. Для приключений. Теперь в горы лезть не надо. И так погибнешь ни за понюх табаку. Без всяких гор… А тогда, дураки, мечтали о романтике. Чтобы умереть не от простуды… Дураки были наивные. Хотел бы я умереть от простуды сейчас. Все лучше, чем истечь кровью где-нибудь в темном дворе…»
Дорога к назначенному месту шла через тихие вечерние улицы, почти не освещенные. Вот остался позади купол цирка, детского музыкального театра, становилось все темнее.
Людей было мало – в основном те, что с собаками совершали свои регулярные прогулки.
Щелкунчик подошел к нужному месту и остановился. Взглянул на часы. Было ровно без одной минуты одиннадцать часов вечера.
Позади него тепло светились окна жилого дома. Почти все они были задернуты шторами, и свет проникал изнутри, из комнат. Наверное, все смотрели телевизоры.
Это был роскошный дом сталинской архитектуры. Ухоженный, с чистенькими газонами вокруг. Наверняка тут живут «осколки разбитого вдребезги» - всякие отставные партийные работники и гебисты. Они получили квартиры тут, в этом престижном доме, еще при старой власти.
Теперь они уселись в креслах за своими розовыми шторами перед цветными телевизорами и смотрят программу «Вести». И глядя на экран, периодически качают головами и говорят одно и то же: «Вот дожили… Вот до чего эти демократы довели страну…» Это теперь такое присловье в русском народе… Произносят его все – от уборщицы-алкоголички с тремя классами образования до генерального директора предприятия. Конечно, если он еще не украл свой миллион долларов. Если уже украл – он телевизор не смотрит и «демократов» не одобряет…
Щелкунчик стоял на краю тротуара. Судя по его опыту в таких делах, подъехать должны были на машине. Потому и выбран был этот темный проезд, чтобы незаметно подъехать и незаметно уехать потом. А тьма такая, что даже цвета машины не разберешь.
Все именно так и получилось.
Машина подъехала тихо, почти не шурша шинами. Она как бы подкралась.
ГЛАВА 3
Обновлено:
16.6.2019 г.
|
