|
Стр. 341
Полагая, что настал конец света, Мэдди Пейс подумала, что у нее неплохо получается. Очень даже неплохо. Она считала, что справляется с Концом Всего Сущего лучше, чем кто бы то ни был на Земле. И была совершенно уверена, что справляется лучше любой беременной женщины в мире.
Справляется.
Мэдди Пейс – из всех людей.
Мэдди Пейс, которая не могла иногда уснуть, если после возвращения от преподобного отца Джонсона находила хоть пылинку под столом в гостиной. Мэдди Пейс, которая еще будучи Мэдди Салливен, доводила до бешенства своего жениха Джека, когда застывала над меню, по полчаса обсуждая закуски.
- Мэдди, почему бы тебе не бросить монетку? – спросил он однажды, когда ему удалось сузить меню до выбора между тушеной телятиной и бараньей отбивной, а дальше двинуться никак не удавалось. Я уже оприходовал пять бутылок этого чертового немецкого пива, и если ты не решишь сию минуту, под этим столом будет валяться весьма пьяный рыбак, прежде чем какая-то еда появится на столе!
Она с растерянной улыбкой заказала тушеную телятину и всю обратную дорогу терзалась, не прогадала ли – вдруг баранья отбивная оказалась бы вкуснее, хотя и была чуть дороже.
Однако, когда Джек сделал ей предложение, никаких проблем не возникло – Мэдди приняла его быстро и с огромным облегчением для себя. После смерти отца они с матерью жили бесцельной жизнью на острове Литтл-Толл, что у побережья Мэна.
- Если бы я не указывал этим бабам, куда сесть и за что взяться, - говаривал Джордж Салливен в окружении своих дружков и бутылок в таверне Фагди или в задней комнатенке парикмахерской Праута, - ну я не знаю, что бы они делали.
Когда отец умер от обширного инфаркта, Мэдди было девятнадцать, и она по вечерам сидела в городской библиотеке за сорок один с половиной доллара в неделю. Мать ухаживала за домом – тогда, когда Джордж напоминал ей (иногда хорошей затрещиной), что у нее есть дом, который требует ухода.
Когда их известили о его смерти, две женщины посмотрели друг на друга с молчаливым отчаянием; две пары глаз задавали один и тот же вопрос: «Ну и что же нам теперь делать?»
Ни одна не знала, но обе очень сильно ощущали, что он был прав в своей оценке: они нуждались в нем. Они были просто женщины и нуждались в том, чтобы он говорил не только что делать, но и как делать. Они об этом не говорили, чтобы не расстраивать себя, но так и было – они понятия не имели, что за чем должно следовать, и сама мысль о том, что они были пленницами ограниченных представлений Джорджа Салливена о жизни, никогда их не посещала. Они не были глупы, эти женщины – они были островными женщинами.
Проблемы с деньгами не было: Джордж истово верил в страховку, и когда он откинул копыта в перерыве финальной игры на кубок Лиги в Мачиасе, жене досталось больше ста тысяч долларов. А жизнь на острове была дешевой, если имеешь свой дом и работаешь в своем огороде, и знаешь, куда осенью девать овощи. Проблема заключалась в том, что не было стержня жизни. Проблема состояла в том, что стержень ушел из их жизни в тот момент, когда Джордж в своей майке команды «Амоко» упал лицом вниз на девятнадцатую дорожку (успев, черт побери, набрать очки, необходимые его команде для победы). Без Джорджа их жизнь стала какой-то неясной, расплывчатой.
«Все равно что заблудиться в тумане, - иногда думала Мэдди, - только вместо того, чтобы высматривать дорогу, или дом, или хоть какой-нибудь ориентир, вроде высвеченной молнией сосны, я ищу стержень. Если когда-нибудь найду, то можно будет прижаться плечом и опереться на него».
Наконец она нашла свой стержень: им оказался Джек Пейс. Говорят, женщины выходят за отцов, а сыновья женятся на матерях; вряд ли такое утверждение верно для всех случаев жизни, но у Мэдди было именно так. На ее отца подопечные взирали со страхом и обожанием. «Не шути с Джорджем Салливеном, дорогая, - говорили они. – Он тебе своротит нос, стоит тебе не так посмотреть».
У них в семье именно так и было. Он был деспотичен и временами скор на расправу, но зато он четко знал, чего хотел и ради чего работал – будь то пикапчик «форд», циркулярная пила или гектар земли Попа Кука, прилегавшей к их участку с юга. Говорили, что Джордж Салливен обзывал Попа Кука вонючим старым козлом, но запах от старика никак не менял того обстоятельства, что на этом гектаре осталось немало хорошего строевого леса. Поп этого не знал, потому что поселился там только в 1987 году, когда его всерьез схватил радикулит, а Джордж объявил всем на острове, что то, что старый козел Поп Кук чего-то не знает, его нисколько не волнует, и, более того, он переломает руки и ноги всякому, будь то мужчина или женщина, кто просветит Попа на этот счет. Никто не решился, и со временем земля вместе со строевым лесом досталась Салливенам. Конечно, хороший лес свели за три года, но Джордж сказал, что яйца выеденного не стоит: земля в конечном счете всегда окупается. Вот что говорил Джордж, и ему верили, верили в него, и они работали все втроем. Он говорил: подставь плечо под это чертово колесо и толкай его, падло, надо толкать, потому что само оно не пойдет. Именно это они и делали.
|
