|
КОШМАРЫ И ФАНТАЗИИ
Стр. 391
Старик сидел у дверей сарая, раскачиваясь и вдыхая аромат яблок; он боролся с искушением и искренне желал, чтобы ему не хотелось курить – не потому, что доктор запретил, а потому, что собственное сердце бешено колотилось. Он наблюдал, как этот тупоголовый сукин сын Осгуд быстро считает, прислонившись к дереву, а потом резко оборачивается, засекает Клайви и смеется, широко раскрыв рот, так что старику видно, что зубы у него уже начинают портиться; можно представить, как пахнет изо рта у этого мальчишки – словно в дальнем углу сырого погреба. Хотя этому паршивцу лет одиннадцать, не больше.
Старик наблюдал, как Осгуд хохочет своим прерывистым высоким смехом. Мальчишка так разошелся, что под конец ему пришлось согнуться, уперевшись руками в колени; другие дети вышли из своих укрытий посмотреть, в чем дело, а увидев его, тоже стали смеяться. Все они стояли на утреннем солнце и смеялись над его внуком, и старик забыл, как ему отчаянно хотелось курить Теперь он хотел увидеть, заплачет ли Клайви. Вдруг оказалась, что эта тема интересует его больше, чем что-либо другое за последние несколько месяцев, включая мысли о быстро приближающейся смерти.
- Он попался! – нараспев выкрикивали дети. – Попался, попался, попался!
Улайв просто стоял, бесстрастный, как валун в поле, и ожидал, когда дразнилка кончится и игра продолжится – только жмуриться придется ему, зато смущение останется позади. Через некоторое время так и произошло. Затем настал полдень, и мальчишки разошлись по домам. За обедом старик следил, сколько съест Клайви. Оказалось, немного. Клайви только потыкал вилкой в картошку, поковырял кукурузу и горошек, а кусочки мяса скормил собаке. Старик с интересом наблюдал за всем этим, отвечая, когда к нему обращались, но вряд ли прислушиваясь к разговору. Он сосредоточился на мальчике.
Когда доели пирог, ему опять захотелось того, чего ему было нельзя, и он сказал, что соснет немного, а на середине лестницы остановился, потому что сердце у него вдруг заело, как вентилятор, в котором застряла игральная карта, и так и стоял, опустив голову, ожидая, не в последний ли это раз (два уже было), и, когда оказалось, что нет, поднялся в спальню, снял с себя все, кроме кальсон, и лег на свежую белую простыню. На его тощей груди отпечатался прямоугольный отсвет солнца, рассеченный на три части темными тенями от оконных переплетов. Он запрокинул руки за голову, закрыл глаза и прислушался. Через некоторое время ему послышалось, будто мальчик плачет в свлей комнате внизу, и он подумал: «Надо этим заняться».
|
