Веркор (Vercors, псевдоним Жана Брюлера – Jean Bruler, 1902). Вошел в литературу в начале 40-х годов как автор повестей и новелл о Сопротивлении: «Молчание моря» («Le Silence de la mer»), «Типография Верден» («L’Imprimerie de Verdun»), «Бессилие» («L'Impuissance»), и др. После войны написал ряд философских романов и повестей – «Более или менее человек» («Plus ou moins homme», 1950), «Сила света» («La Puissance du jour», 1951), «Люди или животные?» («Les Animaux d’enatures?», 1952), «Гневные» («Coleres», 1956), «Кругосветное путешествие» («Le Periple», 1958), «Декабрьская свобода» («La Liberte de decembre», 1960), «Сильва» («Sylva», 1961) и др.
Рассказ «Опровержение» («Le Dementi») взят из сборника «Глаза и свет» («Les Yeux et la Lumere», 1946).
Из антологии
Рассказы французских писателей
Перевод Р. Райт-Ковалевой
Стр. 88
ОПРОВЕРЖЕНИЕ
Когда все ушли и Арно остался один на пригорке, один посреди безграничного поля, один под заездами, он с сердцем подумал: «Идиот!» Он повторял: «Нет, какой же я идиот! Какой болван»» Он задыхался от злости. Что он тут делает? Зачем дал втянуть себя в эту историю? Теплый ветер налетел с юга, тихонько лизнул его в лицо. Трава пахла мятой. «Какой болван!» - повторил он Для него это слово не означало, как обычно, глупость. Для него это был синоним нелепости, непоследовательности и прежде всего – слепоты. Когда он говорил «болваны», «оболванили», он не хотел сказать «глупцы» или дураки. Для него болванами были все люди, которые принимали участие в общественной жизни (и часто с успехом), не понимая, до чего это бессмысленно. Он мог назвать болваном и знаменитого оратора, и крупного дельца наравне с каким-нибудь адвокатом, или лавочником, или спортсменом-гонщиком. В сущности он относил это слово ко всему человечеству, но допускал, что есть очень редкие и тем более драгоценные исключения: те, кто горько разочаровался в пустой и никчемной земной жизни.
Он и сам принадлежал к таким людям. Гордиться тут было нечем. Если б он гордился собой, он стал бы таким же болваном, как и все. Он давно вышел из того возраста, когда утрата иллюзий доставляла ему романтические страдания. Теперь, уже много лет, это было просто холодное, неприкрашенное разочарование. Впрочем, это даже имело свою хорошую сторону: жить стало проще. Правда, много хороших минут в жизни было испорчено, но, с другой стороны, так успокоительно знать (и знать наверняка), что все бессмысленно. И что ничего не следует принимать близко к сердцу. «Плыть по жизни без надежды», - повторял он любимую строчку, когда вдруг его, как прежде, охватывало отвращение (началось оно с того часа, когда ему впервые открылась эта горькая истина), отвращение к жизни среди людей, к этой жизни, полной всяких правил, законов, приказов, предписаний, обязательств и принципов, которые перед лицом Смерти, перед головокружительной бесконечностью Вселенной становились такими смешными, такими бессмысленными. Впрочем, «плыть по жизни» все-таки стоило. Цветы, деревья, женщины, музыка, море – все это «стоило плавания», с одним, конечно, условием: ничего не принимать всерьез. И в конце концов, так жить было легче. Знать, что всему одна цена, что победа и поражение, добро и зло, признание и презрение что-то значат только в глазах этих ползающих муравьев – жалких человечков, которые живут на своей крохотной планете, чтобы на миг зашевелиться и умереть. Да, жить становилось много легче, если помнить, что в конце концов все безразлично и несущественно.
А дальше все сводилось к простому правилу: избегать страданий. В самом прозаическом смысле слова. Он вспомнил искреннюю запись в дневнике: «Господи, упаси меня от страданий телесных, а от душевных я сам избавлюсь». Он и старался сделать все, что можно, чтобы избавить себя от душевных страданий. И в общем это ему удавалось. Во всяком случае, он жил неплохо… Оставались, конечно, кой-какие мелочишки, которые лучше было бы устранить: ревность, тщеславие, уязвленное самолюбие. Бывали и другие неприятности, с которыми он не умел сладить. Например, эта история с орденом Почетного Легиона. Его наградили, не предупредив о том заранее, когда он путешествовал. Друзья взялись за это, выполнили все формальности, чтобы порадовать его, когда он вернется. Что ж, очень мило с его стороны, зачем же их разочаровывать? И все же он испытывал раздражение. Он знал, что если примет награду, милые дружки непременно попрекнут его тем, что он раньше говорил о всяких почестях. Ну и что же? Наплевать… Но ленточку он не носил. «Быть верным самому себе», - подумал он тогда и тут же обругал себя болваном за то, что рассуждает, как все муравьи. Ну не все ли равно, будет он или не будет носить ленточку? И все-таки он ее не носил. Даже если это всего только пылинка, от которой чуть потускнеет чистота его философии, лишь трещинка в его спокойном безразличии, которое он так терпеливо культивировал в себе, он все же никак не мог с ней примириться, и это его огорчало.
Обновлено:
2.10.2019 г.
|
