|
Стр. 97
- Знаете, Ватсон, - сказал Холмс однажды утром, швырнув на пол газету, - если так будет продолжаться и дальше, я начну всерьез подумывать над тем, чтобы сменить профессию. Сказать, что сейчас наблюдается серьезнейшая нехватка достойных преступлений, - значит совсем ничего не сказать.
- Должно быть, это из-за жары, - предположил я, - она сильно повлияла на поведение людей.
- Лично я в своем поведении никаких значительных изменений не ощущаю, - ответил мне Холмс, - кроме разве что совершенно естественного сезонного изменения тяжести одежды. Так что предоставим народу стонать и причитать из-за пары лишних градусов тепла.
- Пары лишних градусов! Но, Холмс, у нас с начала июня столбик термометра ниже тридцати пяти не опускался!
Я поспешно вышел из-за стола, накрытого к завтраку, и пошел принять в ванну и переодеться – этот ритуал стал навязчиво регулярным и весьма утомительным с тех пор, как на дворе установилась непривычно теплая погода. Меня начинала сильно раздражать и жара, и высокомерное отношение Холмса к ней и ко всему на свете. Обычно я легко переношу жару, но из-за влажности она стала в последнее время просто невыносимой.
Ополоснувшись и переодевшись, я почувствовал себя значительно лучше и даже подумал, что мое раздражение, возможно, было чрезмерным. Надменность, которую Холмс столь ярко продемонстрировал за завтраком, была очередным звеном в длинной цепочке резких смен настроения, которые преследовали его с недавних пор. То он впадал в томную пассивную леность, то вдруг его обуревало томное нервическое возбуждение. Глубокая депрессия сменялась сильнейшей экзальтацией, вызванной каким-нибудь сущим пустяком, потому что в последнее время мы занимались одними только пустяками.
Именно в этом, как я полагал, и состояла суть проблемы. Полная пассивность в профессиональной сфере не давала огромным интеллектуальным возможностям Шерлока Холмса достаточного простора для самовыражения.
За этой мыслью мне в голову закралась еще одна, более темная. Неужели дремавшая долгое время привычка принимать кокаин снова рвалась на свободу? Я был свидетелем ужасного действия этого наркотика на его организм в периоды бездеятельности, но, к счастью, всегда появлялась новая тайна или новое приключение, и его потребность в стимуляции мгновенно испарялась.
Будет справедливо сказать, что нынешний перерыв в работе был самым долгим из всех, что нам выпадали. И я с огромными опасениями думал о тех долгосрочных последствиях, которые наркотик теперь оказывал на организм моего друга.
Поэтому я решил, что продолжать сидеть в квартире будет в высшей степени опасно для нас обоих, и, к моему огромному удивлению, мне удалось убедить Холмса совершить моцион и немного проветриться.
При первом же взгляде, брошенном на Бейкер-стрит, я заметил, как медленно двигались по ней экипажи и как замерла обычно оживленная жизнь этой улицы в целом. Очевидно, сильнейшая жара влияла на все сферы жизни. Но, когда я поделился этим соображением с Холмсом, он просто нетерпеливо от меня отмахнулся и в демонстративно бодром темпе зашагал к Мэрилбон-роуд.
Не прошли мы и двадцати ярдов, как ясно услышали голос зовущей нас миссис Хадсон и резко остановились. Мы оглянулись и увидели стоящую у двери нашего дома двуколку и двух элегантно одетых джентльменов рядом с миссис Хадсон. Больше всего в облике мужчин поражало то, что они оба были в вечерних костюмах, это было заметно даже с такого расстояния.
- Боже правый, Холмс, вечерние костюмы, утром, да еще в такую жару?
- Очевидно, Ватсон, какое-то несчастье произошло в Королевском оперном театре «Конвент-Гарден».
Сделав это, в высшей мере удивительное замечание и не дав мне решительно ни минуты времени на расспросы, Холим в большой спешке направился обратно.
Несмотря на полное отсутствие в последнее время малейших признаков сырости или холода, моя нога сильно меня беспокоила, поэтому к тому времени, как я добрался до нашей квартиры, оба гостя уже сидели напротив Холмса, расположившегося в любимом кресле. Он нетерпеливым жестом пригласил меня сесть, и я с готовностью исполнил его просьбу, держа наготове блокнот.
- Ватсон, позвольте представить вам сэра Джеймса Маубрея, директора Королевского оперного театра «Ковент-Гарден» и его помощника мистера Джонатана Кроуфорда. Дентльмены, мой хороший друг и верный союзник доктор Ватсон. Вы можете положиться на его порядочность, как на мою собственную.
- Сэр Джеймс, судя по тому, как вы одеты, проблема, приведшая вас к нам, заставила вас всю ночь пробыть на ногах. Полагаю, что вы вызвали полицию, но от нее на данном этапе мало проку. Поэтому ваш знакомый, который либо когда-то прибегал к моей помощи и получил желанный результат, либо слышал от кого-то о подобном случае, посоветовал вам обратиться ко мне. Это понятно. Все остальное, я надеюсь, вы коротко нам изложите, потому что, я уверен, сейчас дорога каждая секунда!
- Очень впечатляет, мистер Холмс. Вы правы во всех своих предположениях. И время сейчас нам действительно очень дорого. Дело, как называет подобные обстоятельства полиция и, я не сомневаюсь, вы сами, на первый взгляд довольно простое: пропал человек. Однако сам человек, о котором здесь пойдет речь, а также обстоятельства его исчезновения весьма загадочны. Если кто-нибудь из вас разбирается в серьезной музыке или интересуется ею, а точнее сказать, оперой, вы должны были слышать о последней постановке Королевского оперного театра – шедевра Моцарта «Дон Жуан».
- Да, конечно, главную роль в ней исполняет превозносимый всеми до небес молодой итальянский баритон. К сожалению, не могу вспомнить его имя, - закончил я.
- Роберто Торделли, доктор. И, поверьте мне, его репутация не напрасна. Он, без всякого сомнения, наделен одним из самых прекрасных голосов из всех, что мне приходилось слышать. А ведь ему всего только двадцать четыре года. От природы чистый сильный голос, соединенный с инстинктивным чувством музыки.
Обновлено:
17 ноября 2018 г.
|
