|
Часть первая
Глава IX.
УЧАСТЬ ДЖАКА
Стр. 80
Дикая энергия, жестокость и железная воля составляли отличительные черты характера Зикандора. Зверские стремления его не имели пределов; деспотизм этого человека к подчиненным был ужасен; твердость и неуклонность считались Зикандором первым условием к достижению задуманного предприятия, а потому встречаемые на преступном пути препятствия всегда преодолевались им. Порабощенная шайка мошенников в глазах его была толпою слуг, в отношении которых он вел себя полным господином. Страх к нему до того был велик, что каждый из членов мошеннической ассоциации дрожал перед ним. Об ослушании или неповиновении ему не могло быть и помину. Неудивительно, что после этого на дерзость Джака подземные обитатели смотрели как на особенное событие, как на что-то необыкновенное, и неудивительно также, что приговор над Джаком и Свидерсом считали окончательным и смерть их неизбежной.
Мы уже говорили о внутреннем расположении катакомбы, в которой на другой день после убийства Даво совершался Зикандором суд над Джаком и Свидерсом. Теперь возвратимся к тому моменту, когда приговоренные в ожидании смерти находились в одной из четырех комнат Новобазарной катакомбы. Эта комната освещалась двумя фонарями; на полу, в одном из углов, лежал раненый Джак. Платье его было окровавлено; из-под ладоней рук, которыми он прижимал грудь свою, сочилась кровь и образовывала около него лужу; издаваемые по временам стоны обличали сильные страдания раненого. Взгляды, то вспыхивающие, то потухающие, обращены были на сидевших близ него Нетопыря и его сподвижника по ремеслу – Сову, которые должны были при первом морском приливе вывезти Джака в море и утопить. Обе эти личности имели специальное занятие – вывозить тела убитых в море, дабы не оставлять следов преступления, но круг злодейской их деятельности очень часто расширялся, смотря по тому, какое поручение давалось им Зикандором. Сбыт, например, на турецкие суда похищенных женщин составлял не последнюю доходную статью для Нетопыря и Совы. Этот последний, кроме того, содержал в городе, на Польском спуске, трактир под фирмой «Пелопоннес», принимая туда почти исключительно подземных обитателей.
Был час ночи; до морского прилива оставалось еще много времени. Нетопырь с нетерпением ожидал его, чтобы покончить дело с Джаком.
В противоположном от этой группы углу сидел Свидерс. Высокий, тщедушный юноша, с лицом медного цвета и узко прорезывающимися глазами, он дико посматривал во все стороны, как бы желая изыскать возможность увернуться от ожидающей его участи. Около него сгруппировалось шесть человек из мошеннической шайки, готовившихся исполнить волю Зикандора, т. е. задушить Свидерса. Но участь его должна была решиться в присутствии Клепо, ушедшего провожать Зикандора и почему-то долго не возвращавшегося. Вот наконец показалась в мине длинная фигура сподвижника Зикандора, торопливыми шагами направлявшегося к Новобазарной катакомбе, чтобы быть свидетелем кровавой драмы, причиной и главным виновником которой был он.
«Еще двух спровадил на тот свет, - размышлял он, истолковывая, как и всегда, в лучшую для себя сторону смерть осужденных. – Джак стар, - бормотал Клепо, - ну зачем ему влачить жизнь, которая в эти годы делается для человека бременем, а Свидерс, хотя и молод, да несет наказание по заслугам; ну кто же виноват в отбитии Марии? Ишь, распустил нюни! А того и не подумал, чтобы принять какие-нибудь меры предосторожности. Отвечай же, когда сам виноват! Почему бы не брать с меня примера, - продолжал он, злобно ухмыляясь, - почему бы не угождать всем да и себя не забывать, а?»
При последнем слове злобная улыбка Клепо обратилась в зловещий хохот, который дополнил его оправдательные выводы.
Между тем в Новобазарной катакомбе в ожидании прилива и возвращения Клепо обе описанные нами группы были заняты своеобразным разговором.
Нетопырь адским смехом и руганью издевался над раненым Джаком, которого он давно ненавидел за силу и влияние у Зикандора.
- Пора, старый черт, покончить с миром, - говорил он злорадствуя, - иди туда, где давно ожидает тебя целый ад. В компанию бы тебе старую колдунью Рашу, было бы веселее и теплее, а я постарался бы устроить вам брачное ложе из мешка. Впрочем, такая обгорелая кочерга и мешка не стоит, не дам тебе этого савана и не думай!
- Охота же Зикандору усложнять дело, заставляя нас трудиться над этой старой рухлядью, - проговорил Сова, - по-моему, закопать бы его здесь где-нибудь, да и делу конец, а придется ведь тащить саженей двести до выхода.
- Ну, об этом не станем рассуждать, - возразил Нетопырь, - приказание следует исполнять в точности.
- Дайте, ради Бога, воды, - прошептал Джак.
- Сию минуту… как же, можешь и без воды пробыть.
- Неужели вы не имеете ни малейшего сострадания к изувеченному человеку?
- Ах ты, старая мертвечина, - отвечал ему с хохотом Нетопырь, - ты считаешь себя человеком? Мы, хорошо, бесчувственные, а перещеголять-то тебя очень трудно, не одного, я думаю, ты спровадил на тот свет, так полезай же и сам туда.
- Подожди, Джак, - вмешался Сова, - утолишь жажду, когда мы швырнем тебя в море.
- Да, вы издеваетесь надо мной, - проговорил едва слышно Джак, судорожно приподнимаясь на руках, - издеваетесь теперь, когда перед вами действительно мертвец. В другое время вы не посмели бы… я бы задушил вас, разбойники, собственными руками. Убейте меня скорее, проклятые, но не смейтесь над моим положением.
Этот сильный порыв окончательно ослабил Дакка, он в совершенном изнеможении упал ниц, предсмертный храп и закатившиеся глаза показывали Нетопырю и Сове, что им, по всей видимости, придется топить мертвое тело.
- Ишь, какую отходную ты ему пропел, - скаля гнилые свои зубы, проговорил Сова.
- Да, не выдерживает чертовое отродие, но все равно частом раньше или позже суждено же ему захлебнуться.
- Смотри, Нетопырь, смотри, как он буркалы-то закатил, отходит, кажется.
- Да черт с ним, пусть отходит.
Так глумились два закоренелых злодея над Джаком – их товарищем по преступлениям. Чувство сострадания не было знакомо этим личностям, всецело погрязшим в пороках: воровство, убийство и другие злодеяния составляли их насущную потребность, их сферу, из которой выйти они не желали да и по своеобразному взгляду не находили выгодным.
В другой группе шел не менее того мерзкий и шумный разговор. Цинизм в каждом слове, смех, перебранка, исчисление преступлений, хвастовство делали сцену поразительной и ужасной до возмутительных размеров.
В этой группе между шестью человеками находились два душителя: Данилкин и Лебедев, подчинявшиеся Раше, с деятельностью которой мы познакомим читателя в последующих главах, а теперь скажем только, что существовавшая в городе шайка душителей отдана была Рашей в распоряжение Зикандора.
- Что ни говори, а Зикандор справедлив, - говорил один из группы, брюнет, высокий ростом и с раздавленным лицом. – Ты, Свидерс, виноват не только в том, что выпустил из рук добычу, но и в том, что не воткнул ножа этой девушке, когда увидел свое бессилие.
- Со всяким может случиться такое несчастье, Вьюн, - отвечал Свидерс, - ну, а убивать-то меня за этот проступок не следует, сегодня меня задушат, а завтра до тебя и так до всех дойдет очередь.
- Да, не следует, - согласился Данилкин, юноша двадцати лет, заслуживший упорным своим характером и постоянной руганью общую ненависть мошенников, которые давно старались как-нибудь отделаться от него. Более же всего ненавидели его за то, что он заступался за душителей.
- Это наказание больно уж строго, - продолжал он, - можно бы и не исполнять, тем более, что у нас есть свое начальство, которое ничего не знает о Зикандоровом суде. – Данилкин намекал на Рашу.
Все мошенники, кроме Лебедева, злобно взглянули на Данилкина, а Свидерс благодарил его кивком головы и, махая руками, как бы побуждал его к дальнейшей защите.
Большие пряди всклокоченных волос закрывали Данилкину весь лоб; узко прорезывающиеся глаза с поднятыми наружными углами, выдававшиеся скулы и чрезвычайно редкие и тонкие усы обличали в нем ногайскую расу. Во всей его фигуре с откинутой назад головой, движениях и словах видно было раздражение и неудовольствие приговором Зикандора.
- Вы, дьяволы, - заговорил он опять, - решаетесь душить нашего же, ведь этак охота отпадет от ремесла, и я первый…
- Что ты первый? – спросили его присутствующие.
- Ну, что ревете? Эх, испугался вас? Что первый? А то, что брошу ремесло, вот тебе и все.
- Небольшая потеря, да и чет с тобой, - вскричали мошенники.
- На виселицу бы вас всех, это было бы лучше, да и попадете, - раздраженно и не унимаясь говорил Данилкин.
- Ну, смотри, чтобы ты первый не попал на нее, - отвечал Вьюн, как видно, старший из них.
- Я не попаду – это верно, а вас-то подведу. Вот брошу ремесло и подкачу, да увидите, черт побери вас всех!
Эта последняя фраза, сопровождаемая угрозой, окончательно вывела из терпения мошенников, кроме Лебедева, безмолвно смотревшего на всю группу и радуясь в душе, что Данилкин защищает Свидерса. Все в один голос начали бранить Данилкина, угрозы посыпались на него, шум и ругань вели к серьезным последствиям, но, может быть, сцена окончилась бы и миролюбиво, если бы пущенный Вьюном камень не разбил в кровь лицо Данилкина.
Разъяренный, как тигр, с окровавленной щекой и пеной у рта, Данилкин, выхватив из-за пояса нож, бросился в толпу. Двое из мошенников упали от толчка, один получил удар ножом в бок, остальные отскочили назад, и не прошло и мгновения, как Данилкин был обезоружен; ловко накинутая на него веревочная петля стиснула ему горло; пошатнувшись несколько раз, он рухнул на пол и судорожно начал бить ногами, а руки инстинктивно схватились за шею.
- Ага! – проговорил Вьюн, придавливая грудь Данилкина коленом, - этого ты не пьешь? Видно, горько?
- Присмирел, забияка, - вскричали с хохотом прочие, - ишь, высунул язык, дразнится!
- Ну, пошутили, пора и отпустить петлю, - проговорил Лебедев с неудовольствием, - довольно, снимай скорее веревку.
- Что довольно? – перебил его Вьюн, надавливая сильнее коленом на грудь Данилкина, - надоел, проклятый, не брался бы за наше дело, если оно не по ногайской его роже. А ты, Лебедь, не суйся да поберегись, чтобы и до тебя не добрались; давно бы следовало всех вас, душителей, перебить, вы чуть ли не двум лагерям служите.
- Ишь, какой прыткий, новый начальник нашелся…
- Что тут такое делается, - прошептал вошедший Клепо, - ах вы, отпетые души, - проговорил он, увидев барахтающегося Данилкина, - скорее снимайте веревку, черти, я вас, проклятое отродие!
Веревка нехотя была снята с Данилкина, сине-багровый, глубоко вдавленный на шее рубец означал, что петля сделала свое дело, а выкатившиеся, налитые кровью глаза показывали, что Данилкин не нуждается более в помощи (*1).
- Что вы наделали, разбойники, а? Что скажет Зикандор об этом убийстве? Говорите же, черти, окаменели, что ли, вы, мерзавцы?
- Туда ему и дорога, - отвечал Вьюн, поддерживаемый другими, - нельзя же постоянно сносить оскорбления, да еще и стращает, что бросит ремесло и откроет нашу шайку.
- Это какой же Данилкин? – спросил Клепо тем же грозным голосом. – Дайте-ка фонарь!
- Э, хе-хе, старый знакомый, - прошептал Клепо смягчающимся голосом, вглядываясь в лицо еще теплого трупа, - это тот самый, который грубил мне и не далее как вчера осмелился ослушаться.
- Тот самый, - отвечали присутствующие, - он очень был характерный и опасный.
- Ну, если это так, то и к черту его, - сказал совершенно смягчившийся Клепо. – Оттащите молодца в какой-нибудь отдаленный уголок.
Четверо из группы подошли к телу Данилкина и, бесцеремонно схватив его за ноги, стали быстро волочить в прилегающую мину, но Клепо остановил их вопросом о Свидерсе.
Все бросились к тому месту, где сидел осужденный, но, к величайшему удивлению, увидели, что угол был пуст. Свидерс, воспользовавшись общей суматохой, исчез.
- Ну, чего остановились, черти! – прошипел Клепо, - ищите, отсюда не уйдет!
Мошенники кинулись на поиски с зажженными свечами, фонарями и факелами, стали осматривать за каждым обвалившимся камнем, обшарили на протяжении 200-300 саженей амбразуры, катакомбы и мины. Свидерс исчез, не оставив о себе никакого следа.
- Как сквозь землю провалился! – говорил, все более озлобляясь, Клепо.
- Если он спрятался не близко отсюда, - сказал Вьюн, - то все равно не избежит смерти, один не выйдет из мин, а следовательно, сдохнет с голоду.
- Где ему выйти, - отвечали другие, - ведь он только первый месяц занимается нашим делом и, кроме Новобазарной мины, нигде не бывал. Из этих мин ему не выкарабкаться в добрый год.
- Я бы первый протянул ему руку, если бы он умудрился выйти отсюда; что он умрет с голоду, это так же верно, как верно и то, что я Вьюн.
Поиски утомили всех до изнеможения, Клепо ругался и не знал, на ком бы излить свою злобу; мошенники просили его снисходительно смотреть на убийство Данилкина и ходатайствовать о снисхождении Зикандора.
- Хорошо, хорошо, отверженцы, - проговорил он, наконец смягчаясь, - будьте другой раз поумнее и берите, вон, пример с Нетопыря. Ишь, как караулит Джака, на него можно положиться.
- Эй ты, летучая мышь, - обратился он к Нетопырю, - пора отправляться в дорогу, или ты ждешь, чтобы море сюда пришло? Ну, принимайся за дело, да не думай, что я буду присутствовать при потоплении, я измучился, как собака, а потому освобождаю себя от удовольствия смотреть, как Джак будет нырять.
Нетопырь оскалил зубы и кивнул в знак одобрения головой.
- Ну, Сова, давай холщевые носилки, - сказал он, - пока донесем старую мертвечину до выхода, пройдет и морской прилив.
Клепо и вслед за ним вторая группа мошенников, прикрыв Данилкина в отдаленной амбразуре камнями, разошлись по квартирам, а Нетопырь и Сова, взяв на плечи носилки с Джаком, поплелись по Морской мине к выходу. Фонари с рефлекторами на поясах освещали им путь на довольно далекое пространство.
Хрип Джака между тем продолжался; весь корпус его был вытянут на носилках, он лежал неподвижно, только высоко вздымавшаяся грудь и редкое дыхание изобличали в этом теле кое-какие признаки жизни.
Морская мина, по которой шли Нетопырь и Сова, начиналась от Новобазарной катакомбы, имела аршина четыре ширины и три с лишком аршина вышины. Пересекаясь во многих местах с разной величины другими минами и катакомбами, она подходила извилистыми воротами под улицу Княжескую и Херсонскую, под городскую больницу, Нарышкинский спуск и затем под рельсы железной дороги. Конец мины упирался в обрывистый берег между Практической гаванью и Пересыпью, образуя небольшой выход к морю. Волны достигали до основания этого выхода только во время прилива.
Сюда-то и направляли свои шаги Нетопырь и Сова. Не доходя двадцати саженей до выхода, они, положив носилки и вытащив из находящейся в соседней мине амбразуры ялик с двумя веслами, поволокли его в конец мины, а Джака оставили на земле.
Как только шорох от этих ног замолк, Джак приподнял в темноте голову, начал к чему-то прислушиваться, затем встал, торопливо обшарив свои карманы, но, как видно, не находил того, что было ему нужно.
«Эх, проклятый Еввор, кажется, надул! – прошептал он, - чего бы лучше, как бы здесь: отсюда мы успели бы скрыться. Надул, проклятая харя, а тут как нарочно ни одной спички в кармане, без огня же не уйдешь, а если и скроешься, непременно умрешь с голоду!»
«Чертовское несчастье, но ничего, авось извернемся! – шептал Джак, скрежеща зубами. – Этот Нетопырь тертый калач, да ведь и я недаром прожил на свете шестьдесят лет. Впрочем, - продолжал рассуждать Джак, - Еввор не мог предвидеть, чтобы они оставили меня здесь одного, а то, разумеется, был бы настороже. Что будет, то будет», - с особой энергией и фатализмом проговорил нищий, ложась в носилки.
Отсутствие Нетопыря и Совы продолжалось минут двадцать: по возвращении они подняли носилки и молча понесли их к выходу; предсмертный хрип и дыхание Джака сделались еще глуше; руки раненого, свесясь с носилок, болтались как плети; зрачки глаз были совершенно неподвижны; лицо покрывалось мертвенной бледностью.
- Ты, Сова, осмотрел ли карманы его? – спросил наконец Нетопырь.
- Все вынуто, - отвечал Сова, - спички, фонарь и пустой кошелек, не забыл также и ножа, который и обращается с нынешнего дня в мою пользу.
В это время они приблизились к выходу, лодка стояла у самого обрыва, куда и был положен едва дышащий Джак.
- Ну, а мешок где? – спросил Сова.
- Какой мешок для этой рухляди? Стану я бросать без толку холст, разве не видишь, что старому черту и без того осталось несколько минут жизни. Море сделает свое дело, здесь его не выкинет на берег, не в первый раз бросать в этой местности тела!
Оба сотоварища сели у лодки на краю самого обрыва, ожидая морского прилива.
Погода была холодная, время приближалось к рассвету. Довольно сильный ветер, со свистом и переливами на разные голоса, вздымая столбы пыли, порывисто проносился по песчаному берегу; луна, то скрываясь за исполинскими тучами, то показываясь, бросала слабые лучи на окрестности; первое мерцание утра и глухой ропот волн извещали о приближении прилива. Клочки пены стали показываться невдалеке, все ближе и ближе вскидываясь на берег и оставляя после себя узкие жилки песка. Вот, наконец, набежала одна, и вслед за ней другая волна, заворчало море, зашумело оно, со всех сторон шумящие волны все более и более показывались то справа, то слева, а вот и еще исполинская волна с остервенением ударилась о самый обрыв и, заискрившись, беловатыми полосами, миллионами брызг обдала сидящих у лодки Нетопыря и Сову.
- Садись, Сова, или лучше я один свезу его, а то, чего доброго, груз из нас троих будет тяжеловат при этой погоде.
- Как знаешь, Нетопырь, а по-моему, далеко не следует ехать, отлив и без нас откинет его в море.
- И то правда, - согласился Нетопырь, - садись, еще волна – и нашу лодку сдвинет.
Оба уселись в ялик, один взялся за весла, другой за руль.
В это время крик чайки пронзительно раздался в воздухе и затерялся в шуме рассвирепевших волн. Лицо Дакка судорожно передернулось.
- Ишь, валяет, – проговорил хладнокровно Нетопырь, как видно, хорошо знакомый с бурями. Но только что он договорил, как новая грозная волна влетела в пещеру и обратным сильным толчком повлекла легкий ялик в пучину.
- Дери вразрез! Направо! Наляг! – кричал повелительно Нетопырь, совершенно преобразившийся. Ну, ну, еще немного, - продолжал он, направляя нос ялика прямо вразрез налетающей волны.
Море словно кипело и дымилось; волны представляли грозный вид; вздымаясь северным ветром, ежеминутно усиливающимся, они разделялись на черные полосы с гребнями пены зеленоватого отлива; перебегающий грохот, как зловещий предвестник, заставлял содрогаться Сову, но, поддерживаемый неустрашимым Нетопырем, он бойко исполнял команду и ловко изворачивался между кипучей пеной.
- Сбрасывай! – закричал Нетопырь, - и сейчас же торопись назад!
Мощные руки Совы, впившись ворот кафтана Дакка, приподняли его. Нетопырь между тем подталкивал туловище раненого к борту. Джак мало-помалу стал свешиваться с лодки. Еще один толчок веслом, еще движение вперед, и он, скользнув в волны, провалился в пучину.
Дьявольский хохот обоих злодеев, резко раздавшийся в эту минуту среди страшных вод, был напутственным благословением Джаку.
Лодка круто повернула к выходу Морской мины, и несколько минут спустя злодеи уже втаскивали ее в ту амбразуру, из которой она недавно была вытянута.
Между тем сброшенный в море Джак как искусный пловец ловко вынырнул далее в нескольких шагах. Потеря крови, хотя и обессилела его, но не настолько, как он до настоящего момента показывал своим убийцам.
Хитрость ему удалась, но до спасения было еще далеко, и вряд ли оно было возможно, надежда, впрочем, его не оставляла, а повторившийся крик чайки придал ему бодрость и силу. Прорезывая руками воду, он старался плыть к берегу; вот-вот приблизится он к нему. В голове мелькает мысль об окончании ужасных испытаний. Мощная грудь еще держится на воде, но холод начинает сковывать все существо его, судороги охватывают ноги, свирепые волны откидывают его далеко назад и сильными ударами оглушают и отнимают последние напрягаемые силы. Несколько неудачных попыток приводят наконец Дакка в изнеможение, он с трудом переводит дыхание, туман застилает его глаза, рассудок теряется, еще минута и… сознание покидает Дакка, руки машинально уже хватаются за воду, туловище быстро начинает погружаться в бездну.
- Крепись еще секунду, одну только, одну! – закричал чей-то голос и вслед за ним, словно закинутый багор, зацепивший за одежду утопающего, придержал его на поверхности волн: еще одно мгновение, и мускулистые пальцы, схватив за волосы Джака, стали вытаскивать бесчувственное его тело в лодку.
Лодка Еввора, управляемая тоже не последним знатоком морского дела, недолго боролась с волнами. Два-три взмаха веслами врезали ее в песок недалеко от Морской мины. Три человека, которых ясно можно было приметить при наступившем утре, как видно, ожидали Еввора на берегу; они все дружно помогли ему втащить лодку на берег, а затем двое из них, вынув оттуда Джака, понесли его в Пересыпскую мину, которая, прилегая к Морской, составляла одну из ее ветвей; третий из ожидавших и Еввор поволокли в ту же мину ялик, спрятав который, они присоединились на помощь к первым и торопливо внесли Джака в небольшую катакомбу. Тут поджидал их еще один из сотоварищей, большой костер ярко пылал в катакомбе, застилая дымом всю ее верхнюю часть; на огне стоял медный чайник, а в углу разостланная солома приготовлена была для ложа.
Все присутствующие в катакомбе, судя по костюмам и по темным лицам, принадлежали к греческой нации. Они восхваляли Еввора за удивительную ловкость, выказанную им при спасении Джака, но Еввор, самодовольно улыбаясь и отряхиваясь от водяных струй, высказал предположение, что он спас, кается, не Джака, а труп его.
В самом деле, Джак не подавал признаков жизни, его раздели и начали сильно растирать суконками, осмотренная огнестрельная рана прошла по ребрам и образовала на спине выходное отверстие, откуда кровь, смешанная с морской водой, не переставала сочиться. После получасового натирания тела оно стало наконец краснеть, слабое биение пульса обличало возвращающуюся жизнь, а искусно наложенная повязка на раны и несколько глотков рому имели то благотворное последствие, что весь организм Джака, перенесший так много мучений, стал мало-помалу согреваться и затем, к радости окружающих, он открыл глаза. Сухое платье и стакан чаю с ромом довершили восстановление сил, так что он приподнялся и, проговорив несколько проклятий Зикандору и Нетопырю, поблагодарил всех присутствующих за спасение.
- Слушай, Еввор, - начал говорить слабым голосом Джак, - ночь эта для меня будет памятна навсегда. Зикандору отрыгнутся мои страдания, и тысячу чертей, если я не отправлю его на тот свет.
ПРИМЕЧАНИЯ
1.
Случай задушения Данилкина в катакомбах был 9 января 1872 г. Одесск. окруж. суд 19 сентября того же года приговорил: одного из виновников убийства к каторжным работам на 20 лет, двух – на 13 лет и двух – к ссылке в Сибирь навсегда.
Часть первая
ГЛАВА 9
ЛОЖНЫЙ СЛЕД
Обновлено:
21.07.2017 г. (27.02.19, 7.06.19, 15.08.19, 23.11.2019, 4.5.2020, 19.6.2021)
|
