|
Апрель 1942 года. Мандалай, Бирма
Не знаю, было ли Колесо Фортуны моим ангелом-хранителем или каким-то именным талисманом, но для врагов моих в большинстве случаев оно оборачивалось жестокой и мучительной смертью. Кто знает, может когда-нибудь мне и придётся заплатить за столь необоснованное везение в прошлом, но уверяю вас, что плата эта не будет для меня неожиданностью, что бы со мной не произошло.
Итак...
Дело происходило в апреле 1942 года, почти через пять месяцев после того, как Колесо Фортуны произвело свой первый оборот в том случае с японским торпедоносцем на острове Булуван. За четыре месяца войны японцы добились поразительных успехов. Они надавали по морде и нам, и американцам, и голландцам, одни только привыкшие с незапамятных времён к зуботычинам от иностранцев китайцы не поддались всеобщей панике и прочно удерживали свои отдалённые провинции. Но японцев эти провинции пока не очень интересовали. В середине февраля они захватили самую главную и самую сильную нашу крепость на всём Востоке - Сингапур. Вместе с Сингапуром они получили более ста тысяч военнопленных и громадную кучу исправного оружия и техники вместе с боеприпасами. Затем они играючи, невзирая на отчаянное сопротивление нашего и голландского флотов и авиации, захватили всю Голландскую Индию (теперешнюю Индонезию), а это площадь размером с территории почти всех европейских государств вместе взятых исключая Россию. Если бы этот громадный архипелаг поместить между Канадой и Испанией, то он в аккурат перекрыл бы Атлантический океан. Японские войска высадились на Новой Гвинее, мощный флот адмирала Ямамото стал всерьёз угрожать безопасности Австралии и Новой Зеландии. Самолёты с авианосцев прилетели в Дарвин (на северной оконечности Австралии) и стёрли этот порт с лица земли. То же самое планировалось проделать и с другими австралийскими городами. Японцы оккупировали Таиланд, Индокитай и Филиппины; правда, на Коррехидоре ещё держались американские войска, но то была стойкость обречённых. В мае перепуганный генерал Макартур, ответственный за оборону Филиппин, погрузился на торпедный катер и отвалил в Австралию, только его и видели. Его брошенным на произвол судьбы солдатам больше ничего не оставалось, как сдаться в плен на милость победителя.
Короче, на Тихом океане мы и наши союзники терпели сплошные фиаско. К апрелю японцы контролировали такую огромную территорию, которая не снилась ни одному императору в мире. Тут бы им и остановиться, но они решили захватить ещё и Индию. Это было уже слишком. Даже мы, англичане, известные захватчики, в своё время не позволяли себе так много за такое короткое время. Естественно, возможности японцев были не безграничны, и в конце концов их оборона лопнула, как сгнивший мешок... Однако это всё случилось потом, а тогда, в пареле сорок второго, всем нам было вовсе не до смеху.
После захвата Голландской Индии японское наступление разделилось на два главных направления. Большую часть сил японцы выдвинули на левый фланг, в сторону Соломоновых островов, Фиджи и Самоа, охватывая Австралию с востока. Но немалое число армий вторглось из Тиланда прямо в Бирму, и через несколько недель непрерывных боёв японцы вступили в Рангун.
Я в то время служил в полку, прикрывающем наши отступающие войска с воздуха. Японцы стремились захватить всю Бирму раньше, чем начнутся дожди, и потому кинули в бой на подмогу своей армии самые отборные эскадрильи, прошедшие хорошую школу воздушной войны ещё в Китае. Дорога, по которой двигались наши и китайские части, а также огромное количество беженцев, подвергалась непрерывным атакам японских бомбардировщиков и штурмовиков. Вместе с английскими лётчиками против японцев дрались и американцы из добровольческого корпуса, созданного ещё до войны по просьбе китайского правительства. Они тоже в своё время прошли хорошую школу воздушного боя в Китае, и вместе мы наносили наступающему врагу большой урон. Наши потери в самолётах и пилотах, однако, были немалые. Японцы ввели в бой большое количество пикирующих бомбардировщиков, с которыми бороться было не так-то просто. У меня в то время был истребитель американского производства Р-39 «Аэрокобра» одной из последних, но далеко не лучших модификаций. Эти самолёты попали в Бирму в самом конце сорок первого из Англии, где они не могли использоваться по причине специфичности ведущихся над островом боёв. Из «аэрокобры» вышел бы неплохой штурмовик или истребитель поддержки пехоты (так его и использовали русские на своих фронтах), но перехватчик из него был никудышний. Японские пикирующие бомбардировщики обычно приближались к цели на больших высотах, недоступных «аэрокобрам», во время пикирования бомбардировщик был вообще неуязвим, а у земли отбомбившиеся и становившиеся очень беззащитными в момент отхода самолёты встречали и прикрывали свои истребители. Так что из-за навязываемой нам японскими лётчиками тактики наша работа превратилась в занятие кошмарное и очень неблагодарное. Как правило, на один сбитый нами бомбардировщик приходилось по одному нашему истребителю, и потому силы наши таяли, тогда как японцы возобновляли свой бомбардировочный парк со скоростью хорошей родильной машины.
К концу апреля японцы захватили уже половину Бирмы, и после очередного разгрома в сражении у города Мандалай объединённые милы разъединились. Часть китайской армии ушла в горы, часть отправилась на север, а уцелевшие английские подразделения повернули на северо-запад, в Индию. По приказу командования я остался с американцами, которые прикрывали с воздуха отход китайских частей к перевалу, и против которых были брошены главные японские силы.
Бомбардировка в тот день началась ровно в шесть утра, и, как всегда, внезапно. Мы вылетели по тревоге с не обнаруженного ещё врагом полевого аэродрома и через несколько минут увидели японскую воздушную армаду. Часть истребителей сразу же устремилась в атаку на неприятельские бомбардировщики, часть попыталась связать боем силы прикрытия. Над полем боя висело густое облако поднятой взрывами бомб пыли и дыма многочисленных пожаров. За мной сразу же погнались несколько японских истребителей, но я нырнул в это облако и выскочил из него на пути отхода пикировщиков. Один из них, удачно подвернувшийся мне на пути, я сразу же расстрелял из пушки, и он взорвался, разлетаясь на ярко пылающие куски. Наперерез мне опять бросились истребители. Это были истребители «хаябуса», одни из лучших в то время сухопутных истребителей в мире; они были ненамного легче «аэрокобры», но увертливы, как черти! Правда, если влепить в этот самолёт достаточно длинной очередью из крупнокалиберного пулемёта, он быстро распадался на части, но попробуй-ка его сначала поймать в сетку прицела, и если это каким-то чудом случится, то считай, что тебе крупно повезло!
Я и не пытался напасть на «хаябусу», я стрелой пронесся через рой самолетов противника и снова нырнул в разросшееся до неимоверных размеров непроницаемое облако.
Когда ведешь воздушный бой, обычно не думаешь об опасности для собственной персоны, иначе ты не боец, а просто наездник. Я наездником никогда не был. Когда я на бреющем полете опять выскочил из облака, бой сместился в сторону перевала. Нашим истребителям не удалось отогнать японцев, первая волна пикировщиков свое дело уже сделала, но высоко над ними появилась вторая. На этот раз японцев было еще больше, тогда как наших самолетов в небе поубавилось. На мне по-прежнему не было ни единой царапины, самолет тоже был почти цел, не считая нескольких дырок в крыльях, и я смело бросился на помощь американцам.
На этот раз мне повезло гораздо больше, я подловил зазевавшегося «хаябусу», когда он расправлялся с одним из наших. Удачной очередью я разрезал ему надвое крыло и он, сделав судорожный оборот вокруг своей оси, рухнул вниз и исчез в непролазных джунглях на склоне большой горы. Итак, ы этом неравном бою я одержал уже две победы, что в тех условиях автоматически переводило меня в разряд асов, но дальнейшего преимущества, конечно, не давало. Я чувствовал, что расплата близка, и через минуту на самом деле обнаружил у себя на хвосте несколько истребителей. Деваться было некуда, на пикирование не оставалось высоты, и тогда я на форсаже свечой взмыл в небо.
Вокруг меня, слева и справа, свистели и жужжали пули, но я продолжал набор высоты, и очень надеялся на то, что перегрузки, которые способен выдержать мой самолет, гибельны для японских. И вправду, японцы отстали, а я перевернулся на крыло и ушел в сторону солнца, чтобы осмотреться и занять выгодную позицию для следующей атаки.
Итак, эта карусель продолжалась уже что-то около часа, половина наших самолетов оказалась сбита, но и японцам досталось. Лес на склонах гор горел там и сям, подожженный десятками упавших с неба машин. За второй волной японских бомбардировщиков прилетела третья, видно, японцам невтерпеж было расправиться с бедными китайцами, чтобы без помех взяться потом за отступающие в панике войска нашего доблестного генерала Александера.
Когда я в очередной раз выходил из боя, мой самолет уже представлял собой жалкое зрелище. Взрывом японского снаряда разворотило левую дверь кабины и уничтожило все радиооборудование, находившееся в ней. В капоте оружейного отсека зияли большие дыры, пушки вышли из строя, и я мог пользоваться одним лишь крыльевым пулеметом. Боезапаса оставалось совсем ничего, и тут я увидел уходящий с места боя одиночный пикировщик.
Я долго не раздумывал. Это был пикировщик КИ-30 фирмы «Мицубиси», проходивший у нас под кодовым именем Энни. Самолет внешне напоминал знаменитый «Юнкерс-87», который в Европе прозвали «лаптежником» за его неубираемое шасси. «Энни» летал не очень быстро, но мог забираться на такую высоту, на какой ему не страшны были многие наши истребители. Я, не мешкая, кинулся в погоню, но пилот бомбардировщика тоже заметил меня и стал быстро подниматься в небо.
Как я уже говорил, моя машина была сильно изранена, и я не мог с прежней сноровкой управлять ею. Но цель была такой заманчивой, что только дурак не воспользовался бы случаем перехватить ее. Если я успею нагнать врага и он окажется в пределах досягаемости единственного моего пулемета, то его не спасет уже ничто. Достаточно одной очереди по незащищенным бензобакам – и ему крышка.
Японский летчик тоже это прекрасно понимал, и потому опасно изменил вектор подъема, рискуя развалить свою машину в воздухе без боя. Он сознательно шел на этот риск, чтобы избежать неминуемой гибели от моей руки, и не проиграл. Моя «аэрокобра» никак не могла угнаться за ним, не хватало оборотов. Я делал под японским бомбардировщиком широкие круги, но расстояние между нами сокращалось очень медленно. На высоте около пяти километров мой мотор начал сдавать. А ведь «Энни» был уже так близко!
Через минуту я понял, что мне не догнать этот бомбардировщик. Я поглядел на приборы, и наконец до меня дошло, что горючего осталось всего на несколько минут полета. Если я даже догоню врага, то на остальные маневры бензина уже не хватит. Я даже не смог бы его таранить – на такой высоте спутная струя его мотора не даст мне к нему приблизиться и сбросит мою машину вниз при первой же попытке. Я только зря потрачу оставшиеся силы и подставлю себя под огонь японского кормового пулемета.
- Ах, ч-черт! - выругался я и в отчаянии погрозил уходящему японцу кулаком. Вы не можете представить себе, друзья мои, до чего же мне было досадно! Такая ситуация для военного летчика сравнима разве что с ситуацией, в которой может очутиться прожженный делец, упустивший из рук верные миллионы! Со злости я готов был стрелой мчаться вниз, к месту боя, и клянусь, этой злости мне как раз хватило бы на то, чтобы уничтожить еще парочку неприятельских самолетов!
Вниз я, конечно, устремился, но вовсе не для того, чтобы снова завязать бой. Горючее в баке моего самолета можно было уже измерять на стаканы, к тому же в обойме пулемета оставалось всего несколько патронов. Мне нужно было срочно садиться. Я не мечтал уже о том, чтобы дотянуть до аэродрома, мне нужна была всего лишь любая относительно ровная площадка размером хотя бы со школьное футбольное поле.
Я бешено завертел головой, но вокруг были только покрытые джунглями горы. Мне не улыбалась перспектива выбрасываться с парашютом – приземление на таких крутых склонах чревато определенным риском для жизни. На последних остатках горючего я сделал широкий разворот и, наконец, увидел то, что искал.
Подо мной узкой ослепительной лентой змеилась река, и в том месте, где она вырывалась из глубокого ущелья, правый ее берег образовывал небольшую долину, поросшую яркой травой. Я подумал о том, что если мне не хватит нескольких метров для пробега, то вода в реке явится идеальным амортизатором. Я совершил над долиной еще один круг поменьше и стал заходить на посадку.
На «аэрокобре», доложу вам сразу, садиться и взлетать – одно удовольствие. Это, бесспорно, положительные качества этого самолета, не в пример многим боевым. Я снизил обороты и выпустил шасси. Берег реки приближался, я опускался все ниже и ниже… и в тот самый момент, когда я приготовился к приземлению, небо прямо над моей головой взорвалось тысячами пылающих осколков.
Это было настолько неожиданно, что я чуть не заорал от испуга. Но сразу же понял, в чем дело, и не поддался панике. На хвосте висел японский истребитель, который я прозевал, вглядываясь в проносящиеся подо мной пейзажи. У меня оставалось лишь несколько мгновений на то, чтобы успеть что-то предпринять.
Бронестекло у меня над головой не выдержало ударов и разлетелось вдребезги, и счастье, что у напавшего на меня японца не было пушек, как у непобедимого «зеро», иначе и двигатель у меня за спиной, и я сам были бы мгновенно разорваны на куски. Новая пулеметная очередь изрешетила левое крыло, сорвав с него часть обшивки, но оно каким-то чудом не отвалилось – «аэрокобра» живуча, как кошка, не то что неуловимый «хаябуса». Я молниеносно дал газ, и изувеченный мотор меня не подвел. Со страшным воем он вырвал машину из планирования и одним рывком подбросил ее вверх. Прямо перед моими глазами мелькнуло светло-синее крыло с нарисованным на нем огромным красным кругом. Я успел заметить, что японский истребитель круто разворачивается для новой атаки и понял, что времени для маневра у меня не так уж и много, а точнее – секунд десять, не больше.
Теперь вся надежда была только на мотор – успеет или не успеет он вытянуть меня сейчас из-под нового удара? Надежды на это было мало. Первой пулеметной очередью разворотило маслобак и систему охлаждения двигателя, а это смертельные раны для любого самолета. К тому же стрелка горючего уже намертво стояла на нуле. На что я надеялся – не знаю. Но надеялся не зря. Усовершенствованный двигатель системы «Аллисон» спас меня от неминуемой гибели точно также, как усовершенствованный двигатель системы «Мицубиси» пять минут назад спас от гибели пилота того «Энни», который я хотел уничтожить во что бы то ни стало. Поистине – эта страшная война была войной моторов! Мой «Аллисон» аж визжал от натуги, стонал и дымился, но пламени пока еще не было. «Хаябуса» опять напал на меня, но я не дремал, и японец промахнулся. Теперь мы с ним летели бок о бок, и я заметил, что на капоте японского самолета отсутствует огромный кусок обшивки, и через образовавшуюся дыру виднеются работающие части двигателя. Да, японец тоже был не в идеальном состоянии, но мотор у него работал, а у меня нет. Мой «Аллисон», наконец, стал задыхаться, и я быстро взвесил все свои возможности. Возможности были исчерпаны. На атаку ни у меня, ни у самолета уже не было сил, с парашютом прыгать было бесполезно – японец расстреляем меня в воздухе, это было железное правило всех японских летчиков. Обороты моего двигателя быстро падали, и я решился на крайнюю меру – таран.
Резким поворотом ручки управления я бросил «кобру» на японца, но он увернулся с завидной лёгкостью, а я чуть не свалился в штопор. Я с ненавистью поглядел на японского пилота, и тут увидел, что он показывает мне кукиш. Да, большой и наглый кукиш. Для этого он не поленился даже стащить с руки перчатку.
Я потянулся к кобуре, чтобы проучить этого наглеца, но его и след простыл. Я завертел головой и увидел японский самолет уже далеко внизу. Это был какой-то непонятный маневр, и он сбил меня с толку. Я не мог поверить тому, что японец не собирается снова на меня нападать, я чуть ли не раскрыл рот от изумления, но тут мотор остановился, и «аэрокобра» беспомощно завалилась на крыло.
Пора было покидать самолет. Я еще раз огляделся, но увидеть ничего было невозможно, потому что мой самолет стал беспорядочно крутиться в воздухе и перед глазами все поплыло. Я быстро ощупал свое снаряжение, отворил настежь правую дверь и, насадив себе шишек в самых разных местах, выполз наружу.
Тут только я заметил, что «Аллисон» наконец загорелся. Вспыхнуло масло из разбитого маслопровода, а если бы в баках было еще и горючее, то пожар был бы куда сильней. Я подумал, что японец поступил разумно, не пожелав тратить остатки драгоценного боезапаса на мой обреченный самолет; одного я не мог понять – почему он улетел и отказался от соблазна меня убить, ведь он прекрасно видел, что я жив и здоров и наверняка собираюсь спасаться на парашюте!
Потоком воздуха меня оторвало от самолета, и я с удовлетворением отметил, что нахожусь достаточно высоко, чтобы воспользоваться парашютом. Но дергать за кольцо я не торопился, японец мог намеренно поджидать меня у земли, ведь каким бы долгим не было моё падение, а раскрывать-то парашют все равно надо – без этого не обойтись любому пилоту, который надеется сохранить свою жизнь. Но поглядев вниз, я обнаружил, что «хаябуса» по-прежнему не собирается на меня нападать!
Пролетев в свободном падении еще метров сто или что-то около этого, я раскрыл наконец парашют. Сверху, на фоне деревьев, японский самолет был мало заметен, его выдавали только большие красные круги на плоскостях. Но я все же увидел, что он заходит на посадку. Японский пилот выпустил шасси и вел машину в сторону той же площадки, которую облюбовал себе я, и на которую чуть не уселся перед тем, как подвергся нападению.
Несмотря на ужасное нервное напряжение, которое не отпускало меня на протяжении этого бесконечного воздушного боя, а может и благодаря ему я вдруг дико расхохотался. Представляете себе человека, который болтается между небом и землей и идиотски ржёт на всю округу? Я уже стал догадываться, в чем именно тут было дело, хотя подтверждение этому получил лишь несколько минут спустя. Я догадался, что «хаябуса» с самого начала нуждался в срочной посадке, так же, как и я, что он так же, как и я, не мог дотянуть до своего аэродрома, и даже, возможно, увидел эту площадку раньше меня, но я, наглая рожа, собирался его опередить. Ему, конечно, ничего не оставалось делать иного, как напасть на меня и по праву сильнейшего отобрать лакомый кусок, каковым в создавшейся для нас обоих ситуации и являлась эта полоска ровной земли. В спешке я проявил натуральную беспечность и получил по заслугам. Окажись на моем месте японец, уж я, не задумываясь ни на секунду, отправил бы его на небеса, и смею вас уверить, у меня было бы больше шансов на победу. Ведь меня самого спасло не только крепкое бронестекло, какое обычно монтируется на «ажрокобрах» над головой летчика – в гораздо большей мере я обязан жизнью своему «Аллисону»: он принял на себя вест удар лавины свинца, пронзившей самолет насквозь. У «хаябусы», как и у всех нормальных истребителей тех лет, двигатель находился не позади летчика, а впереди, и с того угла атаки, которым воспользовался японец, я поразил бы его наверняка. Да я поразил бы его наверняка с любого угла атаки! «Хаябуса» - оружие внезапного нападения, и потому не имеет ни кусочка брони для защиты того, что принято защищать на всех нормальных самолетах от попадания вражеского огня. Но японцу повезло, он победил, и сейчас в полной мере готов был воспользоваться плодами своей победы.
Я быстро снижался, влекомый горным ветром над кронами деревьев к реке. Между мной и землей оставалось метров сто или немного больше, и я хорошо видел и долину реки, и садящийся самолет. Японец плавно перевалил через преграждающую ему путь буйную рощу, и его мотор вдруг зачихал и остановился. Но ему это уже не было страшно. Колеса «хаябусы» коснулись травы, он подпрыгнул раз, другой, хвост самолета начал опускаться на третью точку, и тут произошло нечто такое, чего я никак в ту минуту не ожидал…
Внезапно японский истребитель снова очутился в воздухе, подброшенный мощным взрывом, и обе стойки шасси отлетели от него, как картонные. Самолет перевернулся через нос, но его тут же подбросило новым взрывом. На этот раз у него отлетели крылья и фюзеляж развалился надвое, но кабина была еще на месте, и я явственно увидел перекошенное от ужаса лицо пилота. Третьим взрывом «хаябусу» разметало на более мелкие части, и место катастрофы заволокло удушливым черным дымом…
Я весь сжался от ужаса, и на время позабыл, где нахожусь. За это я чуть не поплатился жизнью. Острые ветви внезапно вынырнувших из-под меня деревьев больно ударили по ногам, и я с треском вломился в самую чащу леса.
Но мне снова повезло – я отделался только синяками и царапинами. Не мешкая, я обрезал лямки застрявшего в ветвях купола парашюта и спустился на землю. В голове царил сущий кавардак. Меня не покидало ощущение, что Колесо Фортуны, которое спасло меня от бессмысленной смерти пять месяцев назад на острове Булуван, снова пришло мне на выручку, хоть я сразу и не мог сообразить, в чем именно тут было дело. Размазывая по лицу сочившуюся из ран кровь, я пробирался через джунгли к месту гибели японского истребителя, на ходу восстанавливая в голове подробности увиденного. Сначала я подумал, что истребитель накрыли отходившие по ущелью китайские минометчики. Но только выбравшись наконец к реке и разглядев долину, я понял, что случилось.
Берег реки был заминирован.
Обломки «хаябусы» были разбросаны АО всему полю. Но они не горели едким пламенем, как случается обычно после взрыва любого самолета. Баки японского истребителя были досуха пусты, тут просто нечему было гореть. До меня наконец дошло в полной мере, почему японец не сделал попытки добраться до меня, пока я болтался на парашюте.
Японец был еще жив, и я услышал его слабые крики. Но разглядев его среди обломков, я ужаснулся: от его тела почти ничего не осталось, это было кровавое месиво из костей и кишок. Одна оторванная рука валялась метрах в пяти от него, и она все еще сжимала в сведенных пальцах рычаг управления. Мне стало плохо, и я отвернулся. Помочь я ему не мог ничем, разве что пристрелить. Но даже на это не было времени – из ущелья все явственней раздавался рев двигателей форсирующих мелководную в районе перекатов речку японских танков.
Вот так, друзья мои… Я тогда прекрасно понял, что Колесо Фортуны не просто благосклонно ко мне – оно полюбило меня своей странной, удивительной и даже непостижимой любовью. Как я потом узнал, эту долину заминировали отходящие китайцы, но никто, кроме самих китайцев, об этом не ведал. В погоне за «Энни» я потерял ориентировку и не мог знать, что нахожусь в самом арьергарде отступающих частей. Не знал этого и пилот «хаябусы», мы с ним очутились в схожих ситуациях. Можно даже сказать, что и шансы выжить у нас были примерно одинаковы, дело тут решал только случай.
Так вышло, что из нас двоих любимцем Колеса оказался именно я.
В тот день дальнейшая моя судьба находилась уже в собственных моих руках. Я спрятался в зарослях, понаблюдал, как на китайских минах подорвался японский танк, а затем решил, что с меня хватит. К вечеру я присоединился к отряду саперов, тому самому, который эти мины и поставил.
Через неделю мы соединились с основными силами, и я снова попал в свою эскадрилью. В то время ни опытных летчиков, ни исправных самолетов катастрофически не хватало, и мне предоставили трофейный истребитель… Да-да! Я стал летать на точно таком же «хаябусе», на одном из самых неуязвимых истребителей мира тех дней!
Впрочем, закончилось все быстро. Когда завершилась бирманская «кампания», мне пришлось вернуть истребитель китайцам, и они его отдали одному американцу, пожелавшему продолжать службу на стороне китайской армии. Меня же перевели в Индию, в британский полк, и я получил в свое распоряжение самый мощный истребитель британских ВВС - знаменитый «спитфайр» фирмы «Супермарин». Однако повоевать на нем мне почти не пришлось, зато Колесо Фортуны еще раз – в третий уже и, увы, в последний – совершило свой самый волшебный в моей жизни поворот.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ ПОВЕСТИ
>> ПЕРЕЙТИ К ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ <<
Обновлено 14 апреля 2017 г.
(22 сентября 2017 г.)
Закончено 8 января 2018 г.
|
