|
Глава 2
Прошло немало времени и ушло немало сил, прежде чем я понял, что пробиться через эти непроходимые джунгли к моему самолёту невозможно. Вконец измучившись, я повалился под дерево и долго отдыхал, обессиленный борьбой с цепкими лианами и непробиваемыми зарослями на удивление густого подлеска. Пот заливал мне глаза и ручьями стекал по исцарапанному острыми сучьями лицу. Меня начала охватывать безысходная тоска. Мне никогда раньше не было так тоскливо, как сейчас - это сказывалась необычность обстановки. Я оказался один на один с неприступными джунглями, в любой момент на остров могли заявиться безжалостные японцы, и будущее стало вырисовываться передо мною в самых неприглядных тонах.
Я кое-как выбрался обратно на берег и поплёлся вдоль кромки моря, напряжённо вглядываяь в горизонт и вслушиваясь в окружающие меня звуки. Так я продвигался около часа, когда вдруг услышал впереди странный шум. Я остановился и вытянул шею. Где-то рядом раздавались мерные удары металла по металлу. Затем они стихли.
Мне стало ясно, что на острове есть люди. Вот только какие? Свои или японцы? Японцы, понятно, меня не устраивали. А может быть, это чудом спасшиеся американцы с "летающей крепости", которую я обнаружил в лесу? Я снова вошёл в чащу и стал осторожно пробираться вдоль опушки. Звуки послышались вновь. Кто-то несколько раз стукнул чем-то тяжёлым по металлической поверхности. Раздались голоса на незнакомом языке, и я, похолодев, понял, что это могли быть только враги.
Сквозь просвет в деревьях я разглядел самолёт, у которого возились двое. Я сразу же признал в самолёте японский торпедоносец "накадзима-97" - слишком уж много их мне попадалось сегодня на глаза в небе над океаном. Он стоял у самой стены джунглей на краю ровного песчаного пляжа, и весь фюзеляж был испещерен рваными дырами от пуль и осколков. Один японец копался в моторе, другой помогал ему. Они быстро переговаривались, то и дело оглядывая чистое небо. Было ясно, что они опасались быть застигнутыми врасплох нашими или американскими истребителями. Возможно, это был один из бомбардировщиков, совершивших налёт на наш караван. Получив попадание в мотор, японцы были вынуждены произвести тут посадку, чтобы попытаться его отремонтировать.
Я вскинул автомат и приготовился к стрельбе, но вовремя сообразил, что вот этого-то делать мне пока не стоит. Если я уничтожу японских летчиков СЕЙЧАС, то тогда чинить этот мотор придётся МНЕ. Потому что я уже принял твёрдое решение захватить самолёт и улететь на нём с этого острова. Лучше уж подождать, подумал я, пока они не справятся сами, а затем думать, как с ними быть дальше. Самое главное сейчас – это не наделать чрезмерного шуму, который мог бы их спугнуть, а затаиться и следить за самолётом в оба.
Я занял удобную позицию за корнями большого дерева и стал ждать. Несколько раз со стороны джунглей раздавался приглушенный рокот авиационных моторов. Над островом пролетали чьи-то самолёты. Японцы испуганно замирали, напряженно прислушиваясь, но мне казалось, что нервная лихорадка меня колотит сейчас гораздо сильнее, чем их. Я прекрасно понимал, что если какой-нибудь японский самолёт обнаружит стоянку и придёт своим на помощь, то все мои замыслы пойдут прахом. До их же опасений мне не было никакого дела. Для меня эти двое всё равно уже были мертвецами. Я не собирался брать их в плен, хотя понимал, какими бы они были ценными «языками» для нашего командования. Во-первых, пристрелить их было гораздо проще, чтобы избежать какой-нибудь досадной случайности и не быть застреленным или взятым в плен самому. Во-вторых, именно японские летчики олицетворяли тогда для меня всё то зло, какое только существовало на свете. Понимаете, они не просто сбивали наши самолёты и топили наши корабли – война есть война, она многое оправдывает. Но японцы ещё безжалостно расстреливали в воде беззащитных людей и добивали раненых летчиков, пытавшихся спастись на парашютах. Терпеть не могу садистов и фанатиков, считающих себя безнаказанными! Слугам божественного микадо ничего не стоило подстеречь на дороге санитарную машину или сообща утопить в море госпитальное судно. Во время войны это было их обычной практикой. Даже нацисты и итальянские фашисты старались избегать подобных расправ – вот что значит азиатская жестокость! Японцы резали всех и вся, их зверства в оккупированных странах не поддаются никакому описанию.
Да, я совсем не считал японских летчиков за людей, так что, решив расправиться с этими двумя бойцами, не испытывал никаких угрызений совести. Душа моя по отношению к ним оставалась черства. Даже более того – я уже предвкушал кровавую расправу…
Ждал я очень долго. Постепенно солнце стало клониться к закату и я, до предела умученный сегодняшними приключениями, несколько раз ловил себя на том, что клюю носом. Я вовсю бодрился, чтобы случайно не заснуть, и с ужасом понимал, что если всё-таки не справлюсь с собой, то мне конец. Я уже начал подумывать о том, не кончить ли с японцами сразу, чтобы не испытывать судьбу, когда всё же незаметно для себя уснул.
Я спал, и мне снился воздушный бой, из которого я с таким трудом сегодня выскочил. Мне слышались страшные крики тонущих моряков, поливаемых с неба свинцом, жалобный вой сверзаемых в море горящих «брюстеров», безжалостный стук японских пулемётов и свист бомб. На мгновение всё заглушил рёв пикирующего бомбардировщика и я, почувствовав вдруг неладное, проснулся.
Сначала я никак не мог понять, где нахожусь, и что происходит. Солнце уже исчезло за лесом, но было ещё светло. Проклятый «накадзима», завывая исправным мотором, стремительно удалялся от меня по песчаному пляжу. Он уже взял разбег и готов был вот-вот оторваться от острова навсегда…
Я подскочил, как ужаленный, и, изрыгая страшные проклятия, принялся палить из автомата по самолёту. Но это было уже бесполезно. Машина словно взмахнула крыльями и сразу же очутилась высоко над лесом.
Я упал на колени и в страшном горе уткнулся головой в песок. Мне тогда показалось, что это и на самом деле КОНЕЦ, и что жить мне дальше уже не стоит.
Но как я ошибался! Бог мой, я ещё и не предполагал даже, насколько же крупный мне выпал выигрыш! Колесо Фортуны уже совершило свой счастливый для меня поворот, и дальнейшая расстановка сил, от которой так остро зависела моя судьба, мне была уже неподвластна. Набирая высоту, японский торпедоносец сделал над морем широкий разворот, и тут произошло то, чего я в тот момент меньше всего ожидал.
Из-за леса вдруг со страшным рёвом выскочили два истребителя, и не успел я ещё разобраться в ситуации, как небо надо мной разорвал сухой треск пулеметных очередей. Торпедоносец резко завалился на крыло, затем полыхнул ярким пламенем и медленно спланировал в море недалеко от берега. Истребители сделали над ним круг и повернули к острову.
Это были «бородатые» американские «уорхоки» и я, словно обезумев, запрыгал на песке. «Уорхоки» на бреющем полёте пронеслись над пляжем, затем один свечой взмыл в небо, а другой пошёл на посадку.
Я готов был завизжать от радости, всё напряжение последних часов вышло из меня, как воздух из надувного шарика. Я почувствовал себе сейчас счастливейшим из счастливейших, наблюдая за маневрами американского самолёта, и думать позабыл о несчастных японцах. Я ещё не знал пока, ЧЕГО избежал, не понимая даже того, что мне сейчас повезло гораздо крупнее, чем я когда-либо мог себе представить. Я радовался такому счастливому избавлению от невыносимой муки вынужденного робинзонства, и даже не подумал о том, что будь так, как я задумал, то вместо японцев в том злосчастном «накадзиме» находился бы сейчас я сам. И конечно, я не думал о том, насколько всё глупо вышло бы. В меня влепили бы снаряд мои же друзья американцы, даже и не подозревая о том, кого на самом деле отправили на тот свет. И никто никогда так и не узнал бы, где находится моя могила, и насколько нелепо я погиб. Я бы просто числился без вести пропавшим, а это, как вы догадываетесь, далеко не самое лучшее, что может выпасть на долю родственников и друзей ушедшего на войну солдата.
Истребитель сделал короткий пробег по плотно утрамбованному отливом пляжу, лихо развернулся и приглушил мотор. Я со всех ног бросился к нему, но тут вдруг услышал со стороны моря нечто такое, что заставило меня немедленно обернуться.
Японский бомбардировщик затонул, но летчики успели из него выбраться. Они истошно орали, размахивая руками. Один из летчиков выпрыгнул из воды чуть ли не до пояса, затем, выпучив глаза, погрузился с головой и больше не показывался. На том месте, где он исчез, расплылось большое красное пятно. Другой, не переставая кричать от ужаса, стал колотить по воде кулаками. За моей спиной вдруг взревел мотор, и все звуки с моря утонули в этом грохоте. Американец что-то орал мне; конечно же, он злился на мою медлительность. Но я уже не слышал его ругательств. Меня словно парализовало. Я отчетливо видел, как вокруг японца кружатся акульи плавники…
И теперь я понял, наконец, почему этот японец так неистово вопил и так бешено крутился в воде. Американец меня больше не звал, он просто выскочил из самолёта, сгрёб меня в охапку и запихнул в кабину за сиденье. Мы наконец взлетели, и я пластом провалялся на ролу в загашнике для снаряжения весь полёт. Перед глазами всё стояли акульи плавники на красной воде, искаженное от ужаса лицо японского летчика, и только сейчас до меня стало доходить, чего я на самом деле избежал…
>> ТУТ ОКОНЧАНИЕ <<
|
