|
Декабрь 1941 года. Остров Малура, Малайя
Это случилось 19 декабря 1941 года, почти десять лет назад, и спустя двенадцать суток после того чёрного дня, когда японская морская авиация разгромила Перл-Харбор. Нашим друзьям американцам тогда страшно не повезло, но во всём случившемся они были виноваты только сами. Они недооценили азиатского коварства японцев, и, может быть, только потому, что к тому времени сами не в меру зазнались. И им пришлось вступить в эту войну на самых невыгодных для себя условиях. Весь Тихоокеанский линейный флот был ликвидирован одним ловким ударом, уцелели только три крупных авианосца, да и то по чистой случайности.
У нас, англичан, тогда дела тоже были плохи. Японцы внезапно высадили свои десанты по всему побережью наших колоний в Малайе. Девятого декабря для разгрома этих десантов из Сингапура вышли два корабля королевских ВМС. Одним из них был линейный корабль "Принц Уэльский", тот самый, который незадолго до этого участвовал в бою против легендарного "Бисмарка" в Датском проливе. К нему добавили тяжёлый крейсер, который по мощности вооружения не только ни в чём не уступал линкору, а даже превосходил его. Командующий военно-морскими силами Великобритании на Тихом океане вице-адмирал Филиппс был, конечно, неплохим моряком века броненосцев, но современный стратег из него оказался никчемный. Из-за своего тупого пренебрежения авиацией он и получил эту зуботычину от японцев. Это по его милости Великобритания потеряла два таких сильных корабля в течение какого-нибудь получаса, когда на эскадру налетели вражеские торпедоносцы и бомбардировщики. Имей она прикрытие с воздуха, этого не случилось бы. Короче говоря, мы с американцами очутились в одной лучже, и весь Дальний Восток неожиданно оказался совершенно беззащитным перед лицом безжалостного врага.
Я в это время служил в эскадрилье истребителей на Куантане. С первых же дней войны нам пришлось отражать массированные налёты японской авиации, базировавшейся на быстроходные авианосцы. В конце концов японцы вышибли с полуострова все английские силы, и прочно на нём засели. Наша эскадрилья, вернее то, что от неё осталось, перелетела на Малуру, и она стала нашей базой почти до самого конца войны.
В тот день, про который я хочу рассказать, мы обеспечивали прикрытие англо-голландского каравана, направлявшегося к побережью Филиппин. Погода была чудесная. Чистое море спокойно искрилось под нами в лучх солнца, когда внезапно появились японские самолёты. Мы тотчас вступили в бой, но с первых же минут стало ясно, что перевес не на нашей стороне. Истребителей противника оказалось слишком много, тем более это были прославленные "зеро", схватка с которыми не сулила нашим неповоротливым "брюстерам" ни малейшей надежды на успех. "Зеро" связали боем наши самолёты, в то время как бомбардировщики принялись утюжить бомбами корабли. Я и глазом не успел моргнуть, как японцы уничтожили всё моё звено, и мне пришлось выкручиваться совершенно одному.
Чудом я увёртывался от атак, и даже успел поджечь один бомбардировщик. В воздухе творилось что-то невообразимое, японцы взялись за наш караван всерьёз. Уходя в очередной раз от преследования нескольких "зеро", я увидел, что пламенем объята большая часть кораблей. Два эсминца быстро тонули, море вокруг них было усеяно попрыгавшими в воду моряками. Небо исчертили яркие трассы огня из зентиных пушек и пулемётов, чёрный дым пожаров закрыва горизонт. Я ещё никогда не попадал в такие переделки, и потому скорее с перепугу, чем от смелости, напал на одного из моих преследователей. Но меня тут же взяли в клещи и изрешетили так, что я потом никак не мог понять, каким чудом мой несчастный самолёт не развалился на куски прямо в воздухе.
Но это было вовсе не то чудо, друзья мои, про которое я обещал вам рассказать. Такие чудеса случаются в бою сплошь и рядом. Не было чудом также и то, что когда я вывалился из этой адской карусели, и дымя, стал уходить в сторону солнца, японцы даже не стали меня преследовать. Они, видимо, посчитали, что мне и так каюк, и решили не тратить на меня драгоценный боезапас.
Мой "буффало" был подбит, в сквозных дырах пронзительно свистел ветер. Мотор горел, рули заклинило, и управлять самолётом я больше не мог. Оставалось только одно: прыгать с парашютом. Но когда я поглядел вниз, на проносившиеся подо мной волны океана, мне вдруг перехотелось это делать.
Я вспомнил про акул, и мне стало страшно.
Пожалуй, это не совсем сильно сказано. Мне стало до ужаса страшно... мне тут же вспомнились всякие кровавые истории про акул, нападающих на упавших в море лётчиков. Там, в районе боя, где стоит непрекращающийся грохот взрывающихся бомб, треск зениток и гул мощных корабельных двигателей, наверняка акул не осталось - все твари до единой покинули район боя, это чёртово пекло. А я уже успел улететь от конвоя достаточно далеко, и поэтому перспектива прыгать прямо в пасть ожидающим поживы хищникам меня нисколько не устраивала.
Но самолёт горел, и с этим поделать было ничего нельзя. Стоило только огню добраться до топливных баков - и мне всё равно крышка, хотел я этого или не хотел.
Я лихорадочно завозился в тесной кабине, пытясь разглядеть сквозь дымовой шлейф, что там творится с мотором. Но ничего увидеть не удавалось. Мотор хоть и горел, но продолжал работать. На моё счастье, погода была безветренная, иначе любой крепкий порыв ветра давно сбросил бы потерявший управление самолёт в море.
Наконец перегревшийся мотор начал сдавать. В кабине запахло горящим маслом. Уже пылала обшивка по правому борту. Я подумал о том, что сгорю заживо, если не выпрыгну из кабины, и в этот момент впереди показались очертания берега.
Это открытие меня приободрило, и я попытался сориентироваться. Меня несло, сильно отклонив от курса карвана на восток, и, несомненно, это был остров Булуван. Берег был уже совсем близко, когда я перекрыл подачу бензина в двигатель и выключил его. "Буффало" клюнул тупым носом и стал быстро снижаться. С парашютом прыгать было уже нельзя, а посадить неуправляемый самолёт на воду не представлялось возможным. И тогда я решил выпрыгивать без парашюта, как только окажусь на таком расстоянии от берега, когда мне не будут страшны уже никакие акулы. Прыгать без парашюта на большой скорости с малой высоты на воду меня учили, надо было только всё верно рассчитать.
...Я рассчитал всё верно, и через десять минут уже выползал из моря на ровный песчаный пляж, широкой полосой простиравшийся вдоль сплошной полосы тропических джунглей. Мой истребитель без ошобого шума исчез среди густых деревьев; очевидно, при падении пламя с фюзеляжа сбило ветвями деревьев, и бензин в баках не воспламенился. Я устало присел на белый песок и уныло поглядел в сторону горизонта.
Над горизонтом висела чёрная туча. Это горели суда каравана, среди которых были и танкеры с нефтью. Звуков бомбёжки не было слышно, возможно, из-за дальности расстояния, а, возможно, самолёты уже отбомбились и улетели. Я поглядел на свои наручные часы. С начала боя прошло всего двадцать минут. Нет, подумал я, японцы ещё там. Слишком уж их было много, чтобы за такой короткий промежуток времени успеть освободиться от своего смертоносного груза.
Я с трудом поднялся на ноги. Болело всё тело - я сильно расшибся о воду, когда падал. Нужно было думать теперь о том, что делать дальше. Остров Булуван был пока ещё ничейной территорией, потому что не имел особого стратегического значения. На нём не было ни одной бухты, пригодной для стоянки кораблей или базирования гидросамолётов, а вокруг было множество островов получше. Позже я узнал, что японцы всё-таки построили на Булуване взлётно-посадочную полосу... Но всё это было потом, а пока я очутился на совершенно необитаемом острове.
Я был ещё слишком разгорячен боем, чтобы до конца осознать, в каком положении очутился. Японцы брали остров за островом, наши войска и флот быстро отступали на юг. В лучшем случае мне суждено было застрять на этом клочке суши в глубоком тылу врага до самого конца войны, если, конечно, я не подохну раньше от голода или какой-нибудь тропической заразы. О хищниках и змеях я не думал. Я страшно радовался, что так удачно спасся от акул, а кроме них для меня тогда больше никаких хищников не существовало.
Кроме разве что самих японцев.
Я немного передохнул и решил пробиться к своему самолёту и поглядеть, что там от него осталось. У меня была надежда на то, что удастся отыскать пакет с аварийным питанием, а также некоторые другие необходимые вещи. Солнце палило немилосердно, и я аочувствовал некоторое облегчение, ступив в сень гигантских деревьев. И сразу обратил внимание на какую-то странную просеку, начинавшуюся от того места, где я стоял, и терявшуюся в зарослях.
Натыкаясь на поваленные и сильно покалеченные от страшных ударов деревья, я вдруг увидел перед собой обломки огромного самолёта. Сразу было видно, что пролежали они тут много дней, потому что просека, пробитая самолётом при пологом падении, уже успела зарасти всепожирающей тропической зеленью. Передняя часть самолёта была полностью разворочена и сильно обгорела, но хвостовая часть сохранилась хорошо. Это был американский тяжёлый бомбардировщик Б-17 "Летающая крепость", который я видел раньше только на фотографиях. Очевидно, он был сбит над островом в один из самых первых дней войны, и нашёл в этих джунглях свой последний приют. Стволы сдвоенной пулемётной установки сектора заднего обстрела беспомощно задрались вверх, стеклянное покрытие огневой гондолы было выбито. Я заглянул в неё, ожидая увидеть обезображенный труп стрелка, но там никого не было. Тогда я влез внутрь самолёта и огляделся.
Внутри ничего интересного не нашлось, только чудом уцелевший при катастрофе ящик с комплектом короткоствольных десантных автоматов типа "секира". У меня не было оружия, свой пистолет я потерял в море, когда выпрыгивал, и потому автомат сейчас был кстати. Я взял один, отсоединил у остальных магазины и рассовал их по карманам. Порыскав немного вокруг обломков, я решил, что больше мне тут делать нечего. Соваться в разрушенную переднюю часть я остерёгся. Я не был уверен, что увижу что-то приятное для своих расстроенных нервов.
>> ДАЛЬШЕ <<
|
