|
Рубрика "Панорама века". История
СТАЛИН И ВАРШАВСКОЕ ВОССТАНИЕ
Военная неудача как политический триумф
Газета «Новый Век», 17 марта 2001 г.
Стр. 20
Военные и гражданские историки до сих пор скрещивают мечи, споря: как получилось, что в августе 1944 года Красная армия, дойдя до польской столицы, остановилась перед ней. Знал ли Сталин о предстоящем Варшавском восстании? Известили ли западные союзники Москву? Могли ли советские войска форсировать Вислу? Оказали ли они помощь повстанцам?
Миновавшие полвека прояснили ситуацию. Опубликованы польские, английские и (частично) советские документы. Абсурдная ситуация - Красная армия перед Варшавой, но не в ней – уже тогда, в 1944 году, требовала выяснения, и Советский Союз даже предлагал создать специальную союзническую комиссию для выяснения всех обстоятельств. Уинстон Черчилль возражал, комиссию не создали, предоставив все ходу Истории и всеспасительному времени. Что же, оно пришло, и ряд проблем выяснило: что СССР действительно не знал о подготовленном (с западной помощью!) восстании. Что Красная армия, истощенная своим многосоткилометровым броском, не готовилась к форсированию Вислы. Что западные союзники не могли (да и не особенно хотели) помочь Варшаве. Что реальная советская помощь началась лишь в середине сентября…
Запутанность ситуации осложнялась спецификой отношений СССР с находящимся в Лондоне эмигрантским правительством Станислава Миколайчика. Отношения были порваны в 1943 году (после Катыни), никаких военных связей не было. Более того: в самой же Польше в состоянии конфронтации находилась прозападная подпольная Армия Крайова (АК) и ориентировавшаяся на взаимодействие с Красной армией Армия Людова (АЛ).
Тем важнее стал в начале августа визит Станислава Миколайчика в Москву и его прямые беседы со Сталиным и Молотовым, содержание которых мы имеем возможность реконструировать на основе фондов Архива президента РФ.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Как гласит запись переводчика В. Н. Павлова, 3 августа 1944 года Миколайчик сам начал свой разговор со Сталиным с трех вопросов: - о будущем обращении с Германией; - о договоре об управлении освобожденных районов Польши; - о будущей советско-польской границе.
Как видим, Миколвйчик как бы не придал особого значения уже начавшемуся восстанию в Варшаве, желая создать впечатление, будто мыслит гораздо шире и хочет обсуждать принципиальные проблемы будущего Европы. Сталин вроде как бы принял «игру» Миколайчика, но сразу приземлил дискуссию:
- Все эти вопросы имеют большое политическое и практическое значение.
Но ни в одном из этих вопросов Миколайчик не коснулся факта существования польского Комитета национального освобождения, с которым Советский Союз уже заключил договор о будущем управлении освобожденными районами…
Так Сталин определил рамки спора, в которых хочет обсуждать проблему Варшавы. Тогда польскому политику пришлось приоткрыть свои карты. Как он сказал, 1 августа польская подпольная армия начала открытую борьбу против немцев в Варшаве, и он, Миколайчик, хотел бы возможно скорее вернуться в Варшаву и создать там правительство которое опиралось бы на четыре партии, представленные в правительстве в Лондоне, и на ПОРП, то есть на коммунистов. Он хотел бы обратиться с просьбой дать указание, чтобы советские власти оказали содействие внутренней польской армии.
Имея в виду поставленные вначале три кардинальных вопроса, Миколайчик заявил:
- Я не хочу уходить от этих вопросов. Но я хочу быть в Варшаве!
Сталин не без горькой иронии заметил:
- Но Варшава-то в немецких руках…
Миколайчик упорствовал - Варшава будет скоро освобождена, и он будет в состоянии сформировать сильное правительство, которое будет опираться на всю Польшу!
Сталин снова не без иронии отвечал:
- Дай-то Бог, чтобы было так!
Но уже сейчас хочет предупредить, что Советское Правительство не признает лондонское правительство, с которым оно прекратило отношения.
В то же время мы имеем фактическое отношение к договору с ПКНО. Нужно считаться с этими фактами.
В ответ Миколайчик спросил:
- Должен ли я понимать Сталина в том смысле, что польскому правительству в Лондоне закрыт путь в Польшу?
По существ дела польский политик понял своего собеседника. Но продолжал, безусловно переоценивая свои силы:
- Когда советские войска вступят в Варшаву, то к вам придет заместитель премьер-министра польского правительства и командующий польской армии, чтобы заняться с вами вопросами управления Польши…
Непосредственно вслед за этим Миколайчик обратился к Сталину с просьбой дать указания советскому командованию оказать помощь восставшим. Перспектива, по Миколайчику, выглядела так: в Варшаве идет восстание, заместитель Миколайчика уже там, и он вместе с командующим, то есть с генералом Бур-Коморовским, готов принять советских военачальников, ежели те придут в Варшаву…
Не будет преувеличением полагать, что своими заявлениями и «разъяснениями» Станислав Миколайчик уже 3 августа 1944 года фактически предрешил будущее поведение советского Верховного Главнокомандующего.
ВТОРАЯ ВСТРЕЧА
Когда 9 августа 1944 года состоялась новая встреча, то поведение сторон едва ли изменилось. Миколайчик снова начал разговор с того, что собирается прибыть «возможно скорее» в Варшаву, где сообщит своим коллегам о московских беседах. Ведь сейчас он, Миколайчик, не имеет достаточных полномочий, чтобы решить вопрос об отношениях с ПКНО и проблему советско-польской границы…
Впрочем, беседы Сталина с Миколайчиком в Москве отнюдь не были «однотемными». Советский руководитель, с одной стороны, был достаточно определен в своих требованиях: признание ПКНО, восстановление границы 1939 года. С другой стороны, он вроде как бы «обхаживал» польского деятеля: ведь для него Польша должна была стать союзником.
- Основой нашей политики, - заявил он 9 августа, - является союз с Польшей. Необходимо, чтобы поляки поверили, что руководители нынешней России не те, что были при царском правительстве.
И напомнил о немецкой угрозе, о возможности ее возрождения через 20-25 лет:
- Если у Польши будет существовать союз с Советским Союзом, то никакие опасности не будут страшны…
Когда же Миколайчик заверял Сталина, что его правительство стремится к сотрудничеству с коммунистами, Сталин заметил:
- Это было бы очень хорошо…
Более того: он как бы оставлял открытым будущее Польши, философски заметив (на следующей встрече в Москве):
- В Польше нет еще условий для коммунизма, и вряд ли они когда-либо будут существовать…
БУДУЩЕЕ ПОЛЬШИ
Должна ли была Польша стать советской? Тут не все было однозначным. Ведь в том же кабинете, где он беседовал с Миколайчиком, Сталин 28 сентября 1939 года объяснил Риббентропу причины, почему он не хочет продвижения Красной армии до Вислы. Он рисовал явно нежелательную картину: Германия, мол, создаст вдоль Вислы свой протекторат, а Советский Союз «пошел бы по пути создания автономной польской советской социалистической республики».
Неизбежным следствием, продолжал Сталин, было бы, чтобы поляки, следуя их традиционному стремлению к воссоединению, попытались сеять вражду между Германией и Советским Союзом. Стали бы перекрещиваться различные влияния…
Риббентроп, конечно, согласился. Согласился и Гитлер. Советская Польша тогда не возникла. К вящему удовольствию Сталина, который с подлинным цинизмом великого вождя мирового коммунизма не хотел связываться с бунтарями-поляками.
Вспомнил ли Сталин об этой ночной беседе 1939 года? Или он вспомнил, как опять в том же кабинете на втором кремлевском этаже в беседе с Георгием Димитровым 7 сентября 1937 года выражал свое удовлетворение по поводу того, что польское государство вообще прекратит свое существование?
Сейчас этого кабинета уже нет, он исчез в ходе реконструкции, предпринятой Павлом Павловичем Бородиным. Но остались стены, которые хранят свою память…
Если говорить о представлениях Сталина по поводу послевоенного устройства Европы, то о Польше оно было абсолютно определенным. Довоенный «санитарный кордон» должен исчезнуть, и в декабре 1941 года в беседе с Иденом в осажденной Москве Сталин поставил требование о советско-польской границе. За судьбой поляков в Советском Союзе он пристально следил, а за деятельностью Миколайчика – вдвойне. Зарубежная разведка информировала Сталина о принятых в Квебеке решениях, предусматривавших сохранение позиций Запада в Восточной Европе, вплоть до авантюрного плана союзнического десанта в 1943 году в Варшаву. Но как же было не обеспокоиться планами Миколайчика (читай Черчилля), касающиеся Варшавского восстания?
ОТ ВОПРОСОВ К ОБМАНУ
Можно спорить: действительно ли Сталин в конце войны еще не принял решения о советизации Восточной Европы, или речь шла об убаюкивании наиболее явных антикоммунистов, не хотевших уступок Миколайчика советской политике? Ясно одно: Сталину любой ценой хотелось обеспечить безусловное господство своих порядков. Любой ценой – в том числе и прямым обманом своих союзников. В августе 1944 года Верховный Главнокомандующий охотно согласился на просьбу Миколайчика помочь сбрасыванием оружия восставшим. В беседах с Миколайчиком Сталин и Молотов с серьезным видом обсуждали процедуру сбрасывания ручных гранат, противотанковой артиллерии и боеприпасов. Обсуждались вопросы сигналов и шифров, даже сбрасывания советского офицера связи…
Но вот незадача: говорили в начале августа, а сбрасывание оружия началось… в середине сентября. Лишь 13 сентября над Варшавой сбросили листовку о том, что «Красная Армия шлет боевой привет героическим борцам Варшавы» и начинает еженощное сбрасывание боеприпасов и снаряжения. Всего было совершено 2 435 вылетов. Был сброшен и советский офицер связи – но не в августе, а только 21 сентября!
До сих пор не обнаружено никаких документов о сбросах в августе. Сталин утверждал, что его офицер связи погиб. Но тому нет никаких свидетельств.
Не успел Миколайчик покинуть Москву, как 16 августа – вслед ему – пошло резкое послание Сталина Черчиллю, в котором он возлагал всю ответственность на поляков за их авантюру в Варшаве. Советское правительство не хочет себя связывать ни прямо, ни косвенно с авантюрой в Варшаве. Эта же позиция была подтверждена в еще более резких выражениях в ноте 9 сентября.
Иными словами, впечатлений Сталина от вызывающего поведения Миколайчика оказалось достаточно, чтобы принять политическое решение: Советский Союз не вмешается в ход Варшавского восстания и не собирается помочь правительству Миколайчика извлекать военные и политические дивиденды из восстания.
За эти дни произошли и некоторые события, которые утвердили Сталина в его решении. Во-первых, он получил ответы от Рокоссовского и Жукова, которым поручил изучить вопрос о возможности немедленного формирования Вислы. Ответы были однозначны: не раньше конца августа, а вероятнее всего, в сентябре.
Во-вторых, решение подтолкнули… западные союзники. В первые дни августа они обратились к Москве с просьбой разрешить посадку в Полтаве самолетам, которые будут сбрасывать грузы для Варшавы. Это означало бы прямое втягивание СССР в варшавские события, чего Сталин не хотел. Об этом он и сообщил Черчиллю.
Понимал ли он, какую страшную политическую и моральную вину он на себя берет? Вопрос излишний. Для него перед глазами была не судьба восставших (погибли более 160 тысяч человек!) и даже не престиж Советского Союза в глазах всего мира. Политические деятели типа Сталина руководствуются совсем иными категориями. Ему было безразлично – обвинят ли его в военной неудаче под Варшавой (ведь, разрушенная до тла, она была освобождена лишь в январе следующего года). Зато его непримиримая политика в отношениях с Западом и идущей тогда в его фарватере лондонских властей Польши одержала триумф. Горе победителям!
Опубликовано:
31.8.2019 г.
|
