|
Перевел с английского Е. Факторович
Рисунки В. Колтунова
Стр. 153
- Это добром не кончится, - с кислой миной на лице проговорил вечно чем-то недовольный театральный критик Эдгар Бурич, обращаясь к частному детективу Фрэнсису Чарльзу. – Факт остается фактом: режиссер молод и неопытен. Иначе он не стал бы экспериментировать с таким высоким произведением искусства, как «Гамлет». И… - критик еще раз презрительно поморщился, но продолжать не стал – как раз начинался пятый акт.
Эта премьера «Гамлета» вызвала много толков и пересудов: во-первых, режиссеру Голдингу не было и тридцати лет, но он успел уже снискать себе репутацию человека эксцентричного, гораздого на самые невероятные выдумки. А во-вторых, кому поручены главные роли! Роль Гамлета – комику Джилю Шорхэму. Джон Фарримонд – Лаэрт – до сих пор был в Вест-Энде никому не известным статистом. Оливия Марстон – королева Гертруда и Роджер Петер – король Клавдий были опытными исполнителями шекспировского репертуара, но то, что Голдинг остановил свой выбор на них, было любопытно с другой точки зрения. Оливия Марстон была заметной фигурой на сцене, почти «звездой», но что до ее репутации вне театра, то она явно хромала, и в околотеатральных салонах хорошо осведомленные сплетники связывали ее имя с именами Петерса, Фарримонда и самого Дека Голдинга. И даже если это были пустые слухи, то не подлежало сомнению, что Оливия, стройная интересная женщина лет сорока, несколько недель назад вышла замуж за Джиля Шорхэма, который был моложе ее лет на пятнадцать.
Этот приятно попахивающий скандалом «фон» пьесы был ясен большинству посетителей премьеры, которые затаив дыхание выискивали какие-нибудь следы напряженности в поведении актеров. Но до сих пор их ожидания не оправдывались, единственное, что было заметно, так это то, что Джиль Шорхэм – Гамлет нетвердо знал текст своей роли. К пятому акту зрители пришли к убеждению, что перед ними – одна из многих средних постановок, и поражала в ней лишь настойчивость, с которой режиссер подчеркивал внутренний конфликт между Гамлетом и королевой.
Наконец поднялся занавес перед началом пятого акта. Голдинг позволил себе сделать здесь непривычные для канонических постановок купюры в тексте. Бурин осуждающе вздохнул, когда в начале этой сцены не оказалось второго могильщика. Джиль Шорхэм, нервный и элегантный, играл все с большей убедительностью, с настоящим подъемом, особенно в сценах похорон Офелии и в поединке с Лаэртом. Некоторые зрители даже наклонились вперед, словно видя в поединке Шорхэма и Фарримонда интригующую правдоподобность. Чарльзу показалось, что Шорхэм чем дальше, тем больше входит в роль. С Озриком он был великолепно ироничен, это подкупало, а к началу дуэли не, несмотря на свою внешнюю субтильность, особенно по сравнению с широкоплечим и высокорослым Фарримондом, явно был лучшим на сцене. Эта сцена игралась быстрее обычного, и Чарльзу пришло в голову, что и здесь сделаны купюры.
И вот внесли и поставили на стол кубок с отравленным вином, Лаэрт взял в руки отравленную рапиру… Блеснули клинки, Гамлету удалась атака, он взял кубок и снова поставил его со словами: «Сперва еще сражусь…» И еще один удачный укол, королева подошла к Гамлету, чтобы утереть ему лоб. Затем взяла кубок и отпила. Лаэрт ранил Гамлета отравленной рапирой, потом в схватке они поменялись рапирами, и Гамлет ранил Лаэрта. Направляясь к трону, королева громко вскрикнула и упала без чувств; ее окружение засуетилось.
Озрик и двое слуг бросились к ней. Король тоже. «Что с королевой?» - спросил Гамлет, и король подал соответствующую реплику: «Видя кровь, она лишилась чувств». И наступила пауза. Разве сейчас королева не должна сказать что-то? Чарльз напрягал свою память, а Бурин в нетерпении даже прищелкнул пальцами. Гамлет повторил: «Что с королевой?» И опустился на колени перед ней. На сей раз пауза продлилась еще дольше. Потом Гамлет поднял голову, лицо его, искаженное от боли и нерешительности, было незабываемо. Губы его шевелились, но ни один звук не вырвался из них: когда же к нему вернулись мужество и голос, то слова оказались совсем непохожими на те, что написал Шекспир.
- Врача! - крикнул он. - Есть ли здесь врач?!
Остальные актеры, онемев, не сводили с него глаз. С шумом упал занавес. Пять минут спустя у рампы появился Роджер Петерс и сообщил волнующейся публике, что миссис Марстон тяжело больна...
Когда Бурин и Чарльз оказались на сцене, несколько групп актеров в тягостном молчании стояли по углам. Лишь Джиль Шорхэм, опустив голову в ладони, сидел в красном королевском кресле. Мужчина, склонившийся над Оливией, поднялся с пола, оглядел присутствующих и кивнул Чарльзу, узнавшему в нем известного патологоанатома сэра Эндрю Палквиста.
- Она мертва, - проговорил Палквист, лицо его было очень серьезным. - Это цианистый калий, и нет никаких сомнений в том, что яд она приняла из кубка, который сейчас пуст, но запах горького миндаля и теперь ясно различим в нем...
- Понятно. Но кому... - эта мысль Чарльза была прервана появлением его старинного приятеля, седовласого и сухопарого инспектора Лидса. Инспектор обладал удивительной способностью приводить факты к одному знаменателю. Как овчарка, хватающая га ноги разбегающихся овец, выхватывал он из групп отдельных участников этой сцены и задавал им короткие, четко сформулированные вопросы, а Чарльз стоял рядом, внимательно слушая и не упуская ни одного нюанса в поведении и словах актеров.
Когда инспектор завершил опрос присутствовавших, прояснилась следующая картина: кубок, из которого Оливия Марстон приняла яд, был наполнен разбавленным водой вином. Он некоторое время стоял за кулисами. Так что никому из актеров или рабочих сцены не составило бы труда незаметно подсыпать в него яд.
Что касается действия пьесы, то сцена дуэли шла точно по шекспировскому тексту до того самого места, где король - Петерс говорит: «Видя кровь, она лишилась чувств...» Тут королева должна была ответить ему, и то, что наступила непредусмотренная пауза, заставило Шорхэма - Гамлета сымпровизировать, повторив свой вопрос: «Что с королевой?» и став перед ней на колени, ибо он полагал, что она просто не может вспомнить свою реплику. Но когда он увидел ее, лежащую на полу, с искаженным гримасой боли и налившимся кровью лицом, то сообразил, что здесь нечто другое, серьезное и страшное. В лице Шорхэма не было ни кровинки, и губы его дрожали, когда он объяснял инспектору Лидсу:
- Я мог бы встать и продолжать играть, как будто ничего не произошло, в конце концов по пьесе... она умирает... а через десять минут представление бы закончилось... Так что можно было и не прерывать... - Большие глаза Шорхэма умоляюще смотрели на остальных членов труппы. - Но я просто не мог... Я никак не мог оставить ее так там, на полу!.. Этого я не мог...
- Так как бедняжка все равно умерла, это никому бы не повредило, - сказал инспектор, обладавший чувствительностью амебы. - Насколько мне известно, несколько недель назад она стала миссис Шорхэм, не правда ли? И, насколько я могу судить, она была довольно-таки состоятельным человеком?
Джиль Шорхэм нервно вскинул голову:
- Это что, намек?
- Я ни на что не намекаю, сэр, я просто устанавливаю факты.
Чарльз прокашлялся.
- Разрешите, инспектор? Я нахожу, что тут могут наличествовать и иные мотивы.
Взяв инспектора под руку, он отвел его в сторону и поставил в известность о слухах, связывавших имя Оливии Марстон с именами Петерса, Фарримонда и Голдинга. Во время этого рассказа лицо Лидса оставалось непроницаемым, но Чарльз отметил в его глазах некое подобие растерянности, столь несвойственной обычно для инспектора Лидса.
- Но ведь это означает, что у каждого из этих трех могла быть причина, чтобы... - выдавил из себя инспектор.
- Если он очень любил ее - пожалуй. И кто, вы считаете...
Взгляд Лидса упал на Фарримонда, этого мрачного великана, перешел на самоуверенного и исполненного достоинства Петерса и остановился наконец на молодом режиссере Джеке Голдинге, казавшемся в своем модном современном костюме и дымчатых роговых очках инородным телом среди всех остальных, одетых в костюмы эпохи королевы Елизаветы.
- Пусть меня повесят, если я знаю! Это все равно как в том трюке с тремя картами.
- Вы разрешите мне задать несколько вопросов?
Инспектор не возражал. Чарльз вышел на середину сцены.
- Может быть, это мелочь, джентльмены, но я все же хотел бы выяснить... Кубок лежал на столе, и содержимое его пролилось. Кто опрокинул кубок?
Молчание. Вежливо, но не без угрозы в голосе Чарльз продолжал:
- Ладно. Тогда я попрошу каждого из вас ответить на этот вопрос. Мистер Шорхэм?
Тот покачал головой.
- Мистер Фарримонд?
- Я не дотрагивался до этой штуковины.
- Мистер Петерс?
- Нет.
- А остальные джентльмены, находившиеся на сцене? Или, может быть, кто-нибудь видел, как случилось, что кубок упал?
Молчание, потом невразумительный шепот.
- В высшей степени интересно. Выходит, что после того, как миссис Марстон отпила и поставила кубок на место, он опрокинулся сам по себе?
Инспектор не скрывал своего нетерпения.
- Не понимаю, Чарльз, чего вы хотите добиться? Вы что, считаете, что она вовсе не пила из кубка?
Чарльз покачал головой.
- О нет, к несчастью, пила, бедная. Мистер Шорхэм, знали ли вы... м-м... что у вашей супруги были... поклонники?.. И не давала ли она понять вам, что кто-то из них угрожал ей... грозился отомстить?..
На бескровном лице Шорхэма не дрогнул ни один мускул, лишь какое-то подобие холодной усмешки скривило губы:
- Она однажды говорила, что никогда не благоволила ни к одному из тех, кого вы сейчас имеете в виду, именуя «поклонниками». И добавила еще, что в один прекрасный день у нее могут быть... ну, неприятности, что ли. Из-за этого. Но тогда я не поверил в серьезность ее слов...
- Мистер Голдинг! - обратился Чарльз к режиссеру. Тот невольно вздрогнул. - Я не отношу себя к числу знатоков Шекспира, но мне почему-то кажется, что в вашем «Гамлете» сделано больше купюр, чем это обычно принято.
- Нет, - возразил тот. Толстые дымчатые стекла скрывали выражение его глаз. - «Гамлета» в редких случаях ставят от точки до точки в целом. У нас не больше сокращений, чем обычно. Однако я действительно сократил начало пятого акта, чтобы сделать его более динамичным...
- А как насчет окончания пьесы? Были сокращения на последних страницах текста?
- Абсолютно никаких. И вообще, мы в основном придерживаемся того варианта пьесы, который ставится на любой другой сцене. Вы в этом могли убедиться сами.
Чарльз приблизился к нему и негромко, но весьма значительно проговорил:
- А как по-вашему, мистер Голдинг, это ни о чем не говорит? Вспомните, что кубок был опрокинут и содержимое его пролилось. Вы понимаете, о чем я?
Лицо Голдинга выразило нескрываемую растерянность.
- Понимаю, - прошептал он.
Инспектор слушал их со все возрастающим удивлением.
- А я так нет! - воскликнул он. - Какое отношение все это имеет к убийству? Почему, тысяча чертей, был опрокинут кубок?
- Потому, что убийца знал, что ему самому придется пить из кубка. Припомните, прошу вас, что происходит после того, как королева умирает, крикнув напоследок, что вино в кубке отравлено. Лаэрт тоже говорит Гамлету, что он стал жертвой предательства. И что происходит потом, мистер Петерс?
Роджер Петерс, в королевском костюме и впрямь кажущийся королем, тонко улыбается.
- Гамлет насильно заставляет короля выпить из кубка.
- Правильно. Но случилось так, что Шорхэм прервал пьесу, и дело до этого не дошло. Однако убийца не был уверен, что инстинкт актера не заставит Шорхэма продолжать пьесу, будто ничего не произошло. И что бы случилось тогда? Тогда бы и королю пришлось выпить отравленного вина. Вы этим рисковать не хотели, не правда ли, мистер Петерс?
Петерс на секунду закрыл рот ладонью. Потом тихо проговорил:
- Нет. Вы умный человек, мистер Чарльз.
- И, таким образом, вы были единственным человеком, у которого были основания избавиться от отравленного содержимого?
- Да, единственным. Но вы чуть-чуть опоздали, мистер Чарльз. У меня было две ампулы. И вторую я только что положил себе в рот. Оливия меня не любила, и жизнь не имела для меня цены, а сейчас, когда ее нет, жить мне не стоит вдвойне. Не мне - так никому!.. - Тело Петерса вдруг как-то конвульсивно вздрогнуло, и он стал медленно опускаться на пол и упал бы, не подхвати его Джон Фарримонд.
- Ну хорошо, - сказал Бурин, театральный критик, встретившись с Чарльзом два месяца спустя в клубе. - Правда, у вас не было никаких доказательств, но вы дали нам любопытное представление, основой которого являлись чисто логические допущения.
- Я был всего лишь интерпретатором, - проговорил Чарльз со скромной улыбкой. - Заслуга в разработке плана и его проведения в жизнь принадлежит человеку, куда более знаменитому, чем ваш покорный слуга,
- И этот человек?..
- Уильям Шекспир.
Опубликовано:
30 января 2019 г.
|
