|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ КНИГИ
|
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КАПКАН
1.
Стр. 9
В темноте трудно было отличить деда от внука – оба высокие, прямые, в домодельных черных зипунах.
К яру шли ощупью. Под кручей – порожистая река. Агафон Евтеич шарил ногой приступки.
- Не оборвись, дедка, жировик не пролей.
Спуск кончился. Дед с внуком подошли к кузнице.
- Святой Михайло-архангел! Бери топор булатный, станови вокруг зеленый тын и закрывай нас, раба божия Агафона и раба божия Селифона…
- …и раба божия Селифона, - опаздывая, шептал внук.
- …тридевятью святыми замками и тридевятью святыми аминями. Как месяцу в небе путь широк, так чтобы и нам злой дух не стал бы поперек железы имучие ковати. Будьте же, ловушки мои, крепче камня, вострей сабли турецкой. Аминь.
- Аминь, - повторил Селифон.
И только тогда вошли в пропахшую копотью и ржавым железом кузницу. Селифон закрыл дверь.
Светильник трещал, брызгая синеватыми искрами. Старик кинул лопату угля в горн. Язычок пламени жировика закачался. Тени вперекрест резали суровое лицо кузнеца.
- Раздувай с господом, - сказал Агафон Евтеич.
Внук рванул за узловатую, залощенную веревку. Мех вздохнул. Мелкие угли с треском взлетели над горном. В кузнице стало светло.
Агафон сунул в середину огня железную штангу.
- Грейся, благословлёна!
Селифону стало жарко, он сбросил зипун. Напряженно-торжественное настроение деда передалось ему. Поднимая и опуская мех, парень пристально смотрел на наковальню. На одно мгновение ему показалось, что наковальня стала клевать острым своим носом на тяжелом постановке. Селифон даже зажмурился от неожиданности.
«Блажнит», - подумал он.
Ухо в хрипах меха явственно уловило: «Шишигу берегись, шишигу берегись!»
 Парень почувствовал, как по телу пошли мурашки; он боязливо оглянулся на мех, но мех хрипел, как всегда.
- Пугливого и испугать может, - вполголоса сказал Селифон.
Ему стало стыдно. Трусости он стыдился. И потому, что всегда внимательно следил за собой – не трусит ли, шел один в полночь в тайгу, первый заламывал чело медвежьей берлоги, с любого крутика пускался на ходких лыжах.
- Ты чего ворчишь там? – спросил дед.
- Не перегрелось бы, говорю… Пора…
- Щенок!..
Агафон Евтеич захватил горсть песку из ящика и, развернув клещами угли, сердито стал бросать песок на зарумянившуюся полосу.
- «Не перегрелось бы, не перегрелось бы»! – передразнил внука уязвленный дед.
Агафон Адуев первый кузнец по всей округе. Его медвежьи капканы огонь: ногтем попадет зверь и то сдохнет! На его ловушки от зависти зубы до десен съели охотники. А тут – «не перегрелось бы»! Старик выхватил пудовую штангу, кинул ее на наковальню и озлобленно крикнул:
- Бей!
Селифон взметнул молот и с такой силой опустил его на брызжущий искрами металл, что с потолка кузницы посыпалась земля.
- Ать!... Ать!.. – вырывалось из Селифоновой груди с каждым ударом.
Сине-черные густые волосы парня волной падали на мокрый лоб. По лицу струился пот, рубаха прилипла к плечам, в ушах звенело, но багровое, сыплющее искры железо все более ожесточало молотобойца.
- Матушка, - после каждого удара выкрикивал дед, - пресвятая богородица, сошли-ка нам любимого своего архангела Михаила на коне сивом, на черногривом, рабам твоим Агафону и Селифону капкан ковати помогати…
- Будет! – наконец остановил старик внука, глядя на малиновое железо, откованное в три пальца шириной. Сунув полосу другим концом в горн, дед крикнул уже совсем весело: - Дуй удалей!
В пылу ковки, в любимом гуле молота Агафон молодел.
- Зайцы бы тебя залягали! Ловкач же ты с молотом! В меня издался, - подобрел, улыбнулся старик.
- Пособит бог, такой капканище завернем – на сорок сороков зверей хватит.
Дед снова стал посаливать железо песком, отчего оно пузырилось и шелушилось золотой перхотью. В отверстие над горном, сквозь клубы дыма, поблескивали звезды.
Работу закончили, когда дуги с полувершковыми зубьями были готовы. Оставалось выковать пружины и насторожку да связать капкан в скрепы.
Агафон Евтеич достал из печурки кусочек мела и на обоих дугах поставил по большому восьмиконечному кресту: «Чтоб рылом нечистым бес не нанюхал».
- И ночка же задалась – черна да тиха! В этакую-то ночь зверь с вечера и до утра бродит… Через недельку и ты пойдешь. Прощай тогда Маринка-новоселочка! И удумал тоже, - лицо старика снова стало строгим, - этакий молодец с мирской девкой связался. Да за тебе любая хорошая своя пойдет…
При имени Марины парень улыбнулся, и ему захотелось поскорее снова взяться за молот- бить со всего плеча по мягкому, послушному железу.
Крестясь, Агафон открыл дверь. Разгоряченные лица кузнецов обдала осенняя свежесть.
Рядом с кузницей, повитая туманом, плескалась, шумела горная река.
Три ночи нужны Агафону Евтеичу для ковки медвежьего капкана.
- Самая важная работа остается, - сказал старик во вторую ночь. – Больше всего остерегайся тут помехи нечистого… Пружины – всему голова.
Но и стальные литовки для пружин, связанные в два пучка, сварились, отковались отлично.
Последнюю ночь, кроме молитвы на пороге, ни словом не обмолвились дед с внуком.
О чем говорить, когда каждый знает: передержишь, перетомишь пружину – выбрасывай ее, делай другую. Сталь – что стекло, лопнет – не склеишь и не сваришь.
Когда собрали ловушку и при помощи «невольки» - рычага, сжав пружины, насторожили дужку, капкан глянул таким чудовищем, что дрожь пробежала по телу Селифона.
Дед стягом толщиной в оглоблю чуть дотронулся до насторожки. Ловушка, точно живая, подпрыгнула, звякнули железные челюсти. К Агафона в руках остался, словно топором отсеченный, обрубок.
- Перкусил! – вскрикнули кузнецы.
Агафон перекрестился.
- Ну вот и подарок тебе, поминай потом деда. Вывари теперь его в корье пихтовом, чтоб дух железный перебило, да храни подальше от жилого места.
ГЛАВА 2.
Обновлено 29 июня 2018 г.
|
|
ЧИТАТЬ ОНЛАЙН
|
