На его плоском сине-красном и ранце со светящимися в кромешной уличной темноте для распознавания автомобилями замками, была наклеена переводная картинка, изображавшая пять олимпийских колец. Сначала переводку надо было долго отмачивать в воде, наблюдая, как она набухает и оседает в плоской пиале, а потом размещать обратной стороной на поверхности ранца, хорошенько разглаживать, не забывая прикладывать кальку, после чего снимать пленку, покрывающую переводку, осторожно, как снимают пленку с глаза крохотного птенца.
То, что он с любовью помнил свой ранец, не значило, что он хорошо помнил школьные годы.
В этом доме валялся похожий, хотя американские дети предпочитают рюкзаки. Терракотовый ящур с пятнисто-матерчатой кожей пристально смотрел на него из своего домика, на нижней полке в холодильнике лежала надкушенная и подгнившая слива. Бронзовые часы в кабинете, россыпь жемчужин (на пыльном комоде осталась полупрозрачная леска), за которыми полуголые люди отправлялись в вертикальное путешествие по долгой веревке, чтобы вернуться с красными глазами, отдышкой, добычей (легче спускаться вниз, в глубину, чем подниматься обратно, обязательно нужно помедлить, а то разорвет). Одна жемчужина, как горошина в сказке, случайно попала в домик к Додо. Владимиру Иосифовичу нужно было на несколько дней отлучиться и он дал Илье запасной ключ. Илья Додо покормил, а запасной ключ не отдал; Владимир Иосифович отвезен был с инфарктом в больницу.
Илья взял с трюмо завязанную золотыми узлами канатик-цепочку, в столе двадцать долларов, в шкафу саквояж – пригодится для носильных вещей. Негр-скупщик дал ему за цепочку пятерку и попросил сигарету. Захватив приятно-раскатистые, как ксилофон, трубочки между пальцев, Илья потянул ему несколько штук. Когда негр от него отходил, Илья стал подсчитывать, сколько он дал. С утра в пачке было семнадцать. Одна лежала вверх мохристым концом, ее нужно было выкурить последней, «на счастье». Нужно знать, сколько сигарет он отдал. Негр отошел, встал рядом с одеялом с разложенными на нем вещами, наслаждаясь затяжкой. Илья трогал пачку, считая на ощупь, потом закурил. Кровь залила негру лицо, в пачке стало меньше на одну сигарету, врач сказал ему: то, что ты видишь – это то, чего нет.
Саквояж Илья поставил у себя дома в кладовке. У него были плохие зубы, и часто ни с того ни с сего начинало тошнить, поэтому он сразу уставал от любой деятельности и на просмотр бумаг в саквояже ушло несколько дней. Он перемежал чтение поеданием жирного орехового масла, которое выдавалось бесплатно.Одолжил у негра машинку, которую тот продавал на тротуаре, подложив под нее отдеяло, перепечатал один из отрывков и добавил письмо.
То, что читателю сулилось давно, наконец найдет адресат. Когда-то бесцельно брошенный камешек теперь попадет в лунку.
Опустил письмо в ящик, а вернувшись домой, удостоверился, что конверт с письмом из дома исчез. Пролистнул телефонную книгу – до того, как добраться до почтового ящика, конверт лежал в книге, чтобы стать гладким. Он представил себя подходящим к почтовому ящику: в правой руке было письмо, на конверте нет марки – дойдет. Уже, вероятно, дошло.
Если отправил – значит, дойдет, а если дойдет, значит, будет ответ.
Ответ был. Пришло письмо с просьбой прислать им «очерк об авторской жизни». В жизни у него ни приличной жизни, ни карандаша не было, взял в копировальной конторе. Там же, в урне-щели набрал разношерстной бумаги, немятой (проверил на свет): «по газетам знакомился с женщинами, изучал английский язык. У одной на лбу был шрам от ножа; вторая была лет восемь бездомной, от нее пахло мочой и вином, когда она меня притянула к себе; третья уехала в Ливан на войну, четвертая лечила деревья, шестая преподавала английский язык. Эти женщины показали мне мир. Скорость на дорогах в Калифорнии поднялась, как температура, с пятидесяти пяти до шестидесяти пяти миль; нищих на государственной помощи заставляют, в оранжевых робах, мести асфальт на дорогах и поднимать осколки бутылок; родился в Петербурге в 1972 году».
|
|
|
