Очередь окружала его со всех сторон. Она то сжималась, как тело змеи, то вновь растягивалась – и тогда его на миг покидало то ужасное ощущение, которое испытывает человек, оказавшийся в засыпанном горячей землей окопе. Было невыносимо далеко от окошечка, за которым чья-то рука при помощи лилового штампа распоряжалась чужими дорогами. Кому-то – на север, кому-то – на юг. Кому-то… «А головы тому, кто за окошечком, не полагается. Только рука и печати. Голова, придумавшая эту систему, находится совсем в другом месте. И никогда не будет прострелена при штурме седьмой оборонительной линии. Да нет, вздор. Тот, кто с печатями, и тот, кто придумал – оба, наверняка, инвалиды. Иначе теперь почти не бывает. Они свое отвоевали. Может, у них одна рука на двоих», - некстати подумалось ему. И стало еще хуже на душе от неудавшейся шутки. Очередь тяжело молчала. Скрип сапог. Скрип летных синтетических мокасин. Скрип форменных флотских ботинок. Взгляд человека справа. Взгляд человека слева. Шаг вперед. И еще две минуты на одном месте. Счастье, что в этой очереди не было женщин. Не было зародыша скандала. Наконец, он не выдержал. (Во всем виновата жара! Не будь такой жары… И еще этот запах пота… Запах пороха и солидола от куртки соседа-танкиста…) Толкнул стоящего впереди офицера и негромко сказал:
- Пропустите!
- Вам что, быстрее всех нужно? У вас совесть есть?
Отвечали тоже вполголоса:
- Если вы герой, то это еще не значит…
- Мы все – люди с передовой.
Ему показалось, что он сейчас упадет. Море людей душило его, окошечко то приближалось, то откатывалось назад, в такт неуверенным шатким движениям. «Два майора, капитан, подполковник… Да пес с ними! Показать?»
- Что с вами? Вы ранены?
- Да он на ногах не стоит! Там скамеечка есть на углу, посидите минутку!
|
|
|
