|
Автор: Эмилия Кундышева
Барон Фальц-Фейн
просит дать ему «перевернуться»
Барон Фальц-Фейн, русский эмигрант, живущий в Лихтенштейне, известный меценат, - не жалеет денег на русскую культуру.
- Слушай, - в свойственной ему манере обращаться к собеседнику на «ты» сказал он мне, - завтра днем я улетаю к себе, приходи ко мне утром в гостиницу, ты увидишь и напишешь, как я нарасхват, только успеваю переворачиваться («переворачиваться» - любимое выражение барона, означающее «прийти в себя и приступить к новому делу»)…
На следующий день я в номере у барона. Выглядит он прекрасно – почти 90-летний загорелый красавец в светлом в легкую полоску костюме.
 - Пока никого нет, немного расскажу о сегодняшних моих делах, - начинает он. – Первое мое дело – реставрация Суворовского училища. Вчера я был в Русском музее и говорил с его директором Гусевым по поводу семи икон, которые когда-то стояли в Иконостасе у входа в Пажеский корпус, а теперь находятся в фонде Русского музея. На этот раз Гусев сказал мне так: «Милый друг, я должен иметь разрешение от Министерства культуры, чтобы возвратить училищу его иконы. Напиши мне и министру культуры письма. Я думаю, твое имя такое высокое, что тебе вряд ли откажут…» Еще, как ты знаешь, я ищу по всему свету вещи для музея Пажеского корпуса, которые Ленин старался все уничтожить, и поэтому теперь их кот наплакал. На днях я пошел в Музей артиллерии и умолял его директора: «Дайте мне хоть парочку вещей – какой-нибудь мундир, пистолет». Он тоже обещал и тоже сказал, что надо писать письмо министру, министру обороны… Третье мое дело – библиотека в Таврическом дворце, которая должна вернуть училищу хранящиеся у нее книги – ведь на них стоит старый штамп «Библиотека Пажеского корпуса». Делал запрос – ни да, ни нет… Ты записываешь?..
Вчера я провел чудный день в Пенатах, - меняет тон барон. – Я рассказывал сотрудникам усадьбы Репино, что недавно натворил в Швейцарии. Там я реставрировал могилу подруги Репина – Норманн-Северовой. Она умерла в 1914 году в деревне Орселино, бедный Репин не мог присутствовать на ее похоронах. Теперь я заплатил за мемориальную доску и повесил у входа на кладбище… Насчет Янтарной комнаты: пока в Царском Селе идет реставрация, я обещал тому, кто укажет мне, где находится Янтарная комната, заплатить 500 тысяч долларов. Теперь ко мне обращается масса людей, и все они говорят, как ее найти. Я прошу: «Не говори как, а просто покажи мне ее». Ответ – ноль…
В общем, стараюсь для своей России, я нужен тут и там, только успеваю переворачиваться…
В разгар беседы неожиданно раздается стук в дверь. «Теперь смотри и слушай, как барон Фальц-Фейн всем нужен», - быстро говорит мне барон.
В номер входят два молодых человека с телекамерами и девушка с микрофоном. Это телевидение.
Через пять минут беседа заканчивается, девушка благодарит, телевидение уходит. А тем временем, пока шла съемка, в номере к назначенному времени набралось с десяток человек. Они расселись на стульях, даже на кровати, и гипнотизируют барона.
- Ну, рассказывайте, как у вас дела, - обращается к гостям барон.
Первым берет слово президент общества, занимающегося подъемом со дна морей затонувших старинных судов. Президент, в чине капитана, говорит по-военному:
- Докладываю: в свое время, Эдуард Александрович, вы подарили нашему обществу видеокамеру для подводных съемок и ксерокс, сегодня мы дали команду одному издательству сделать на ризографе книгу-отчет по нашей проделанной работе. Однако в нашем резерве не хватает финансовых средств…
- Сколько нужно? – спрашивает барон.
- Докладываю: 200 долларов.
Барон достает свое портмоне, приговаривая:
- Долларов не имею, но швейцарские марки – тоже деньги, - он передает купюры президенту, - считай, я тебя не обжулил. И напиши бумагу, сколько ты от меня получил…
- Есть!
После президента слово берет скромного вида старичок. Почти дрожащим голосом он начинает:
- Дорогой Эдуард Александрович! Мой брат пропал без вести на фронте в 41-м году. Куда бы я потом ни обращался, никто не может мне сообщить о его судьбе. Я знаю, что в 45-м году 500 советских солдат просили убежища в Лихтенштейне. У меня к вам просьба: не могли бы вы узнать в Лихтенштейне о моем брате…
- Я тебя понял, - кивает барон, - напиши мне подробности о брате, оставь свою визитку. Я постараюсь.
Старичок протягивает уже заранее приготовленные фотографии брата и бумаги и, за неимением визитки, пишет на листочке свой адрес. На глазах его слезы…
- Ну, кто следующий? – спрашивает барон.
На очереди его знакомый издатель – казак. Обращается он к барону по-казачьи – тоже на «ты»:
- Вот хочу тебе подарить выпущенную мной книгу стихов русских поэтов ХХ века. Тут я поместил и Набокова.
- Как?! – радуется барон, принимая книгу. – Здесь есть и мой кузен?! Чудно!..
- Это еще не все, - продолжает издатель-казак. – Вот тебе свидетельство, что ты теперь являешься почетным членом казачества в чине военного старшины, - и протягивает барону бумагу.
- Разве я похож на казака? – недоумевает барон.
- Очень даже похож. Надеть на тебя, как поется в нашей казачьей песне, фуражечку набекреньку, дать в руки саблю до земли – вылитый казак будешь. Скоро мы позовем тебя на круг, нам такие, как ты, казаки нужны.
- Дай мне перевернуться, - просит барон и тихо обращается ко мне с улыбкой. – Ты видишь, что творится? Я тебе говорил…
После издателя-казака перед бароном предстает человек в берете и в стоптанных босоножках. Ни слова ни говоря, он ставит перед бароном картину: петербургский морской пейзаж, на первом плане царь Петр с вытаращенными глазами…
- Я хочу подарить вам свою картину, - говорит художник. – Если она вам понравится, я бы мог в Лихтенштейне устроить свою выставку.
- Друг мой, - качает головой барон, - я не могу принять ее – на таможне с картинами большие трудности…
После художника перед бароном топчется простоватого вида человек с толстой рукописью в руках.
- Я известный врач-травник, - начинает он в знакомой теле-рекламной интонации, - это моя рукопись «Полезный чай». Короче, мне нужен спонсор. Я вижу, что книга эта должна вас заинтересовать.
- А как ты видишь? – спрашивает барон.
- У вас, можно сказать, усталый вид, сразу видно, что вы далеко не мальчик, а если попьете моего чайку…
- У меня усталый вид??? – взволнованно перебивает барон. – Почему?! Я в прекрасной форме! Мне 20 лет! Я думаю, эта книга мне не пригодится…
Бестактный травник исчезает, его сменяет откуда-то появившийся корреспондент «The St. Petersburg Times». Все почтительно слушают английскую речь, с пониманием ловя слова «Soworow», «Liechtenstein», «Epanchin»…
Без конца звонит телефон, кто-то напоминает барону, что ему пора собираться, до отлета самолета остается 1,5 часа…
- Эдуард Александрович, - обращается к барону одна солидная дама. – Умоляю, уделите мне буквально минутку. Я представляю петербургский Клуб (называет клуб). Вы – член его с 91 года. До сих пор мы ни с чем к вам не обращались…
- Я каждый год плачу вам взносы 100 долларов, - напоминает барон.
- В данном случае речь идет о том, что наше издательство хотело бы издать о вас книгу.
- Зачем? – пожимает плечами барон. – Я уже написал о себе книгу и в сентябре специально приеду в Москву на ее презентацию.
- Тогда еще одно предложение: наш Клуб ежегодно устраивает симпозиумы за рубежом. Вы бы не хотели помочь проведению симпозиума у вас в Лихтенштейне?
- Мысль хорошая, только дайте мне перевернуться, - говорит барон.
Потом с ним беседуют очень похожие друг на друга мужчина и женщина – оба немолодые, с грустными, интеллигентными лицами. Это брат и сестра, внуки одного из адъютантов Пажеского корпуса. Они показывают барону какие-то старинные фотографии. Не имеет ли барон возможности найти за границей могилу брата их бабушки, некоего Гиппиуса Георгия Владимировича, а также материально помочь восстановить надгробие на Александро-Невской лавре на могиле их прадедушки?
Барон просит оставить ему документы их родственников.
Постепенно номер пустеет. Последние, кто разговаривает с бароном, это скромного вида мать и дочь, все это время незаметно сидевшие в номере в уголке. Такое впечатление, что барон неслучайно решил побеседовать с ними, когда все уйдут.
Обновлено:
28.2.2017 г.
Опубликовано:
27.10.2018 г.
|
